Столетняя дата трагической гибели Столыпина обострила споры об оценке его личности и его государственной деятельности.  Конечно, дискуссии эти важны, ибо стимулируют интересе к истории нашей Родины, проясняют истину. Однако иногда его критики часто доходят при этом до абсурда. Например, утверждая, что раз его хвалит «режим Путина-Медведева», то Столыпин - негодяй. Существующие в СНГ режимы, конечно, не сахар. Однако такая «логика» не к лицу нормальному человеку, тем более, патриоту России. Если, например, этот самый «кремлевский режим» в этом году выделил средства из госбюджета на празднование 900-летие со дня рождения св. бл. князя Андрея Боголюбского - великого святого и первого некоронованного царя Руси, то нам что, следует отречься от чествования этого святого основателя русского самодержавия? А также отречься от Александра Невского и Димитрия Донского, ибо о них хорошо говорили руководители России? 

Нельзя объявлять человека либералом только за то, что его хвалят некоторые либералы. Да, при правлении Столыпина бывали некоторые либеральные моменты, но в ту эпоху развала и разложения они бывали у абсолютного большинства политических деятелей. Да что там политических, даже у духовенства той эпохи. Все современники справедливо называли его крайним консерватором и реакционером, ведь он был гораздо правее даже большинства архиереев, которые потом чуть ли не с радостью приняли революционный заговор и не встали на защиту Государя.

А Столыпина ныне обвиняют даже в том, что из-за его реформ якобы и произошла революция. Мол, обострилась аграрная проблема, и «народ восстал». Однако для православного человека совершенно очевидно, что безбожные революции происходят из-за грехов народа и властей, а не из-за экономической ситуации. Тем более, что есть полное согласие святых по поводу революции в Российской империи. И что особенно ценно, подвижники духа уже в 19 веке предвидели эту бурю, значит и их предпосылки были верными. Святые Серафим Саровский, Филарет Московский, Иоанн Кронштадтский, предвидевшие страшные катаклизмы, единодушно утверждали, что надвигающиеся грозные события будут вызваны вовсе не падением ВВП, или «угнетением трудящихся», а отвержением Россией Бога. Все остальное - только производное. Печально, что некоторые православные патриоты по-прежнему мыслят марксистскими категориями: мол, низы чего-то хотели, а верхи чего-то там им не дали. Но низы и верхи постоянно находятся в каких-то экономических трениях, но не всегда же бывают революции по этому поводу!

У нас на глазах произошли «цветные» революции в ряде стран Восточной Европы. И их причины - вовсе не экономические. Уровень жизни на Украине до майдана, например, активно возрастал. А схемы были простые. Сначала путем активной пропаганды в СМИ и через устные каналы подрывалась легитимность действующей власти. Объявлялось, что президент: «отрезает головы журналистам», «устраивает диктатуру», или зверски сажает в тюрьму несчастных мирных албанских демонстрантов... пойманных с пятью килограммами взрывчатки... Потом уже сформированной протестной «биомассе» объявляли, что есть - де «мессия», который спасет страну от «тирана». И надо выходить на майдан, дабы привести его к власти. И тогда: «страна избавиться от диктатуры», «вступит в Евросоюз», и будет «всем - все». А тем временем западные спецслужбы обещают арестовать заграничные счета и недвижимость тех, кто посмеет разогнать сей «праздник демократии» на майдане. Западные СМИ на весь мир пиарят «демократический митинг», ЕС и США дают ему политическую поддержку... По такой же примерно схеме и с теми же «двигателями» была сделана Февральская революция, в которой активнейшую роль играли послы «союзных стран» из Антанты, еврейская диаспора и Уолл-Стрит, что впрочем практически одно и то же. Если классические революционеры не верили в Бога, то «цветные» верят во всех «богов»сразу. Красный рассвет атеизма всегда заканчивается оранжевым закатом агностицизма. А от последнего недалеко и до конечной цели революций - антихриста.

Следует отметить, что такие спецоперации возможны только там, где традиционное общество разложилось, где люди стали гордыми и самонадеянными, то есть, в конечном итоге, от безбожия. Как справедливо говорил Ежи Ленц, «за поднятый нос легче водить». В нормальном христианском обществе смутьянов и клеветников быстро ставит на место сам народ, поэтому, кстати, в Российской империи был очень низким относительно количества населения аппарат полиции (конечно, к своему закату она стала уже не той, и аппарат следовало бы увеличивать и увеличивать).

Даже до итальянского марксиста Грамши в свое время каким-то диковинным образом дошло, что революции бывают из-за потери властями, как он выразился, «культурной гегемонии». То есть, в нашем случае, когда весь порядок держался на Православии, значительная часть общества России, особенно его верхушки, отвергла Бога, следовательно - и Царя, Помазанника Его. Следовательно, она отвергла и весь порядок государственного строя, который держался на Царе.

Герой Достоевского Копейкин правильно понял, что если Бога нет, то «какой же он капитан Копейкин?». А вот генералы и думские политиканы не поняли, что без Бога и Царя их погоны, посты, богатства уже никто и ничто не гарантирует, и отвергли фундамент, на котором они только и могли удержаться. Но это была не вина Столыпина, тем боле, что это произошло уже после него, и эта идеология разрушения и самоубийства элиты была вызвана двухсотлетним западным влиянием на нее, со времен Петра I, и даже раньше.

В вину Столыпину ныне ставят некоторые его колебания в пользу конституционных изменений, крен в сторону национализма европейского образца, трения с Союзом Русского народа, отход от православной имперскости. Но было бы удивительно, если бы в тогдашней прогнившей верхушке нашелся человек, полностью свободный от либеральных предрассудков той эпохи. Причем все его мало-мальски революционные современники, от большевиков до кадетов, считали его крайне правым консерватором, то есть его все-таки уклон не носил заметно большого характера.

Известный теоретик монархии, Лев Тихомиров, пожалуй, лучше всех проанализировал деятельность Столыпина в своей статье, посвященной его смерти. При жизни он часто спорил с покойным, и во многом относился к его делам критически. Но после смерти написал ему, по сути, апологию. Он писал о нем так: «Он, по общеинтеллигентскому несчастью, не знал православной веры, что порождало его ошибки в церковной политике».

Да, Столыпин, как и другие представители высшего класса, воспитывался и жил в полубезбожной среде, да, он поэтому делал ошибки. Но в том-то и дело, что он был воистину лучшим из худших. Несмотря на давление среды, он сохранил в себе столько русского и православного, что сумел, рискуя собой и своей семьей, раздавить кровавую революцию, поднять уровень жизни народа, не воруя при этом ни копейки, а потом отдать жизнь за Царя и Родину.

Cвт. Игнатий Брянчанинов писал: «Некогда святые Отцы Египетского Скита пророчески беседовали о последнем роде. «Что сделали мы?» - говорили они. Один из них, великий авва Исхирион, отвечал: «Мы исполнили заповеди Божии». Спросили его: «Что сделают те, которые будут после нас?» «Они, - сказал авва, - примут делание вполовину против нас». Ещё спросили его: «А что сделают те, которые будут после них?» - Авва Исхирион отвечал: «Они отнюдь не будут иметь монашеского делания; но им попустятся скорби, и те из них, которые устоят, будут выше нас и отцев наших» (свт. Игнатий Брянчанинов, 1991, с. 136-137).

Святитель Игнатий Брянчанинов, который и доносит до нас откровение старца Египетского Скита, утверждает: «Наш подвиг имеет цену перед Богом: на весах Его взвешаны и немощь наша, и средства наши, и обстоятельства, и самое время» (свт. Игнатий Брянчанинов, 1995, с. 443).

Так что если взвесить обстоятельства и время правления Столыпина, нельзя не удивляться его глубокой христианской вере и самоотверженности.

Поэтому и Тихомиров после своей критической фразы тут же добавляет: «Но кровь предков громко говорила в нем, и его душа была глубоко русская и христианская. Он так верил в Бога, как дай Господь верить Его служителям пред алтарем... Он так верил в Россию, что в этом перед ним можно только преклоняться. И в этой вере он черпал огромную силу».

«Его редкий талант распутывать усложнения и парализовать опасности только и давал нам последние пять лет возможность жить среди такого положения, которое само по себе представляет не столько общественный и политический строй, сколько хаос борющихся сил, лишенный внутреннего равновесия.

Не Петр Аркадьевич создал это положение. Он им был захвачен, как и все мы, малые люди, но на него легла тяжкая задача, на нас не лежавшая: в этом расшатанном, хаотическом состоянии страны и государства вести государственный корабль.

И он его повел. Вчера еще никому не известный, он проявил несравнимое искусство кормчего. На разбитых щепках некогда великого корабля, с изломанными машинами, с пробоинами по всем бортам, с течами по всему дну, при деморализованном экипаже, при непрекращающейся бомбардировке врагов государства и нации, Петр Аркадьевич Столыпин страшным напряжением своих неистощимых сил, беспредельной отдачей себя долгу и редкими правительственными талантами умел плыть и везти пассажиров, во всяком случае, в относительном благополучии...

....за те свыше двадцати лет, в течение которых я знал целый ряд крупнейших наших государственных деятелей, не вижу ни одного, который бы был выше Столыпина по совокупности правительственных способностей. Были лица более глубокие в смысле философии государственности, более, конечно, твердого характера, более, конечно, обширных знаний и, конечно, - более определенного миросозерцания. Но правителя, соединяющего такую совокупность блестящих качеств, необходимых в то время, когда одному приходится заменять собою десятерых, правителя такого самоотвержения, такой напряженной сердечной любви к России - я не видал.

Думаю, что не случайно он попал в свое время на первое место. Тогда на первом месте мог быть только он. Положение было слишком непривлекательно и страшно. Дело, конечно, не в опасности смерти. Многие отдавали жизнь свою не менее беззаветно. Но страшна была самая трудность дела, отнимавшая надежду на успех. В этом отношении у Петра Аркадьевича были внутренние опоры, которых в такой степени, мне кажется, не обнаруживалось у других. Это - вера в Бога и в Россию. Эго давало ему веру в успех даже без отчетливого представления, в чем он будет заключаться. В этом был, думаю, секрет его уверенности, которая давала шансы на успех сама по себе.

Года три назад, после одной моей долгой речи, полной недоумений в отношении его политики, он ответил: «В сущности, ваши слова сводятся к вопросу, что такое я: великий ли человек, русский Бисмарк, или жалкая бездарность, умеющая только влачить день за днем?.. Вопрос странный для меня... Что такое я - не знаю. Но я верю в Бога и знаю наверное, что все, мне предназначенное, я совершу, несмотря ни на какие препятствия, а чего не назначено - не сделаю ни при каких ухищрениях».

Позднее, уже при последней нашей встрече в этой жизни, тринадцатого мая сего года, на мои доказательства, того, что у нас нет умиротворения и положение крайне обостряется, он сказал просто: «Я верю в Россию. Если бы я не имел этой веры, я бы не в состоянии был ничего делать»...

Для него голос веры был аргументом.

Я возразил, что и я верю, но только тогда, когда Россия действует в свойственных ей условиях. А он верил - безусловно, во что бы то ни стало и невзирая ни на что... Эго был один из тех людей, которым можно устраивать триумф «за то, что он не отчаялся в спасении отечества»...

И вот с той необоримой силой, которую дает вера, он, ничем не смущаясь, стоял на руле в то время, когда кругом кипела буря и корабль трещал по всем швам, а шквалы ежеминутно готовились снести самого кормчего в бездну. Я говорю не о смерти. Это не в счет. Он сам говорил мне: «Когда я выхожу из дому, я никогда не знаю, возвращусь ли назад». Но не в этом дело, а в шквалах политических. Все время нашего знакомства я только и слышал о хронических готовящихся его «падениях». Сколько раз тончайшие политики назначали чуть не дни этого. Но он не падал и не упал до конца. Его держало на месте то, что вместо него невозможно было найти другого человека, и у самих противников в последнюю минуту не подымалась рука на него. Всякий понимал, что таких талантов, такой находчивости, такой вечной бодрости не найти. Где взять человека, имеющего в себе такой неистощимый арсенал правительственных средств? И не было, и нет такого. Он один в самую трудную минуту умел найти способы сделать, казалось бы, невозможное, или предотвратить, казалось бы, непредотвратимое. Его личность заменяла все, и государственный корабль, скрипя и треща, двигался, вез сто миллионов пассажиров и подчас даже отражал врагов пальбой из своих подбитых орудий с видом некоторой победоносности.

И я спрашивал себя четыре года, как спрашиваю теперь пред могилой его: что, если бы такой капитан шел на настоящем корабле, а не на нашей дырявой посудине? Какие бы страницы славы он прибавил к славным летописям прошлого? Я спрашивал себя (и его самого): зачем плыть на такой рухляди? Допустим, что человек исключительных талантов делает чудо мореплавания, не идя так долго ко дну, и поражает удивлением всякого, следящего за этим непостижимым плаванием. Но ведь не может чудо продолжаться вечно, не может никакая находчивость капитана спасти в конце концов от крушения эти обессмысленные щепки некогда победоносного корабля!»

«Корабль Россия» в эпоху Столыпина действительно превратился в дырявую посудину. Идеи безбожной революции попали уже и в толщу народных масс, а не только в высшее общество. Потому даже самые позитивные для народа экономические шаги правительства ситуацию не всегда спасали, и не всегда предотвращали бесчинства экстремистов.

Так, 3 ноября 1905 года (это было еще до Столыпина, при председателе Совета министров С.Ю. Витте, но пример яркий) были выпущены царский манифест и сопровождающий его указ, по которым выкупные платежи бывших помещичьих крестьян с 1 января 1906 года уменьшались наполовину, а с 1 января 1907 года отменялись полностью. Это решение было чрезвычайно важным и для правительства, и для крестьян. Государство отказалось от крупных бюджетных поступлений, причем в тот момент, когда бюджет имел значительный дефицит, покрывавшийся внешними займами.

Отмена выкупных платежей превратила всю выкупную операцию из прибыльной для бюджета в убыточную (суммарный убыток по выкупной операции составил 386 млн руб.). Было сложено 1.674.000 тыс. рублей долга, подлежащих выплате в рассрочку на различных условиях (выплаты по некоторым долгам должны были продолжаться до 1955 года), при этом текущие выпавшие доходы бюджета составляли около 96 млн руб. в год (5.5 % от доходной части бюджета). В целом, отмена выкупных платежей представляла собой крупнейшую финансовую жертву государства, направленную к решению аграрной проблемы. Однако это мероприятие поставило общины, выплачивавшие выкупные платежи с задержками и отсрочками, в более выгодное положение, чем общины, завершившие выкуп досрочно. В результате, данное мероприятие было воспринято крестьянами более как отступление правительства перед натиском аграрных волнений лета 1905 года, чем как полезная субсидия. Невыполнение законных обязательств получило награду, и это послужило одной из причин того, что данная мера (самая дорогостоящая из всех принятых) не достигла главной цели - аграрные волнения к лету 1906 года возобновились с ещё большей силой.

Более того, количество поджогов, самозахватов чужих земель, убийств достигло в том году исторического максимума. Причем правительство тогда еще и интенсивно оказывало народу дорогостоящую продовольственную помощь. Но сельское население, привыкшее считать её обязательным подарком («царёвым пайком»), принимало ее зачастую без благодарности, как нечто положенное. Так что если в «верхах» формировалась почва для «белой гвардии», которая, в массе своей, выступала за республиканское устройство России и за права ленивых и жадных помещиков эксплуатировать крестьян, то в «низах» формировался фундамент для «красных» и «махновских» отрядов, которые хотели силой все забрать и поделить, в том числе успешно работающие крупные частные хозяйства.

Что было делать Петру Аркадьевичу в этой трагической ситуации, в частности, а аграрном вопросе? Наводить порядок, прежде всего. Раз люди перестали бояться Бога, следовало заставить их бояться наказания. И он успешно этим занялся. Число жертв революционного террора исчислялось многими тысячами, поэтому власть была обязана ответить адекватно. Тем не менее, как мы видим из дальнейших событий, действовать следовало бы еще более жестко, как это оберегало жизни миллионов людей, спасая их от революционных бесчинств. Хотя количество жертв могло бы быть меньше, будь у армии и полиции того времени нечто подобное современным спецсредствам разгона толп погромщиков. Но в то время и у западных полицейских такого не было.

Причем Столыпин и сам был готов умирать за идею. Иногда он поступал не как воин и государственный деятель, а как христианский подвижник, готовый стать мучеником. Так, в бытность Столыпина губернатором Саратова на него набросился какой-то человек с револьвером. Столыпин хладнокровно распахнул пальто и сказал: «Стреляй!» Нападавший, растерявшись, выпустил свое оружие. Бывший министр иностранных дел Л. П. Извольский вспоминал: «Любопытно отметить, что, встречая опасность с удивительным мужеством и даже временами бравируя ею, он всегда имел предчувствие, что умрет насильственной смертью. Он мне говорил об этом несколько раз с поразительным спокойствием».

Но правительственная деятельность Столыпина заключалась, конечно, не только в силовых мерах. Несмотря на то, что мы здесь делаем акцент на духовных причинах революции, немалую роль, конечно, играли и ее экономические катализаторы. И в этом плане полезно посмотреть другими глазами на ту самую крестьянскую общину, которую Столыпин, якобы, разрушил своими реформами. Она давно уже перестала быть той традиционалистской ячейкой, что раньше, и реформы в ней действительно назрели. Сколько бы мы ни спорили о правильности, или неправильности реформ Столыпина (а там, конечно, были и ошибки), но положение необходимо было менять, ибо сохранение существующего порядка «подогревало» революцию. Неравенство в общине усугублялось: в отсутствие доступного кредитования помещичьи земли постепенно скупались более успешными крестьянами, уже имевшими лучшие наделы, в то время как менее обеспеченные землей крестьяне как раз не получали возможности купить дополнительную землю. Это одна крайность. А была в общине и другая, уравнительная. Стремление уравнять по хозяйственной полезности участки, выделенные каждому отдельному хозяйству привело к неблагоприятному явлению - чересполосице. Смысл чересполосного землевладения в том, что все земли общества нарезаются на несколько больших полей, внутри каждого поля земля считается одинакового качества, и в каждом поле земля нарезается на узкие полоски по количеству хозяйств, площадь полоски пропорциональна количеству тягл, которое выделено данному хозяйству при последнем переделе. В некоторых случаях, крестьянам приходилось обрабатывать, как правило, 20-40 (в некоторых случаях даже более 100) разнесенных по разным местам земельных участков, что крайне невыгодно сказывалось на эффективности сельского хозяйства. При подворном владении участки земли, обрабатываемые крестьянами, также часто были настолько небольшими, что и в этом случае крестьяне были вынуждены вести синхронизированный севооборот для всех участков одного поля, что сковывало их хозяйственную инициативу (общины практиковали только примитивный трехпольный севооборот). Борьба с чересполосицей путем полного разверстания общинной земли и выделения каждому хозяйству одного компактного участка (хутора или отруба) стала одной из главных задач реформы.

Ещё в момент наделения крестьян землей в ходе реформ Александра II часть крестьян выбрала минимальный (в размере 1/4 от стандартного), но полностью бесплатный надел, не обеспечивавший крестьянскую семью. В дальнейшем Система переделов (практиковавшаяся далеко не всеми крестьянскими общинами) не всегда выполняла уравнительные функции - малые и неполные семьи, без взрослых мужчин-работников, при переделах как раз лишались избыточной земли, которую они могли сдать в аренду односельчанам и тем поддержать себя.

А ведь население быстро росло, и земли ему не хватало. Средний размер надела на мужскую душу в Европейской России снизился от 4.6 десятин в 1860 году до 2.6 десятин в 1900 году, при этом в Южной России падение было ещё больше - от 2.9 к 1.7 десятины.

Причем в то время резко выросло количество сельских грамотеев. Автор замечательного Словаря, а по совместительству - заместитель министра внутренних дел Даль был очень озабочен этим явлением. Он был... против распространения грамотности среди крестьян. Он доказывал, что надо распространять грамотность только параллельно с возможностью трудоустроить людей, приобщившихся к начаткам современной науки. Полуобразованные люди - прекрасный материал для революции и кадры для уголовного мира. И приводил в пример жуткую статистику по одному училищу, половина которого не вернулась к сохе, а стала мелкими уголовниками. Работать в деревне они часто не хотели, потому что «образованные», а читать они могли только примитивные вещи, причем безбожию научались еще в земских школах. Так вот, эти «грамотеи», недовольные своим положением в селе и крайне подверженные влиянию примитивных, но ярких революционных прокламаций, которые были способны прочитать, в свою очередь вели бунтарскую пропаганду среди своих сельчан. А выделиться от них, уехать в город, где они могли бы как-то найти свое место, им было сложно. Ведь продать свой общинный участок они не могли, в лучшем случае могли сдать его в аренду, да и то не всегда. Вообще, община сохраняла пережитки крепостного права, сильно ограничивая права крестьян, отдавая их на откуп произволу местных чиновников, которые делали с ними, что хотели.

Столыпин принимал меры против этого положения, стимулирующего революцию. 5 октября 1906 года был издан указ »Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных состояний». - крестьянам, как и всем другим лицам бывших податных сословий, дозволялось поступление на государственную службу (ранее от крестьян требовался образовальный ценз в размере программы 4-классного уездного училища

— было отменено наказание крестьян земскими начальниками и волостными судами за мелкие проступки, не перечисленные в законе;

— крестьяне самостоятельно избирали гласных в земские собрания (ранее крестьяне избирали несколько кандидатов, гласные выбирались из их числа губернатором);

С другой стороны, разрушая устаревшие формы круговой поруки и произвола, Столыпин поощрял другие коллективные формы хозяйства. Принятые в 1907-1912 гг законы обеспечили быстрый рост, например, кооперативного движения даже во время Первой Мировой Войны: с 1914г. по 1 января 1917 г. общее число кооперативов выросло с 32975 до почти 50 000 к 1917 году, т. е.более чем в 1.5 раза. К 1917 г. в них состояло 13.5-14 миллионов человек. Вместе с членами семей получается, что до 70-75 млн. граждан России (около 40 % населения) имели отношение к кооперации.

Что еще заставило Столыпина начать аграрную реформу? Низкая урожайность. Даже в плодородных местностях она была очень невысокой, а в нечерноземных центральных регионах урожайность и вовсе доходила до скандальных 3-4 ц/га в неурожайные годы. Урожайность на крестьянских надельных землях была на 15-20 % ниже, чем в смежных с ними помещичьих хозяйствах, на 25-30 % ниже, чем в остзейских губерниях. В крестьянском хозяйстве преобладала отсталая трехпольная система земледелия, современные сельскохозяйственные орудия применялись редко. Сельское население росло быстрыми темпами (прирост до 1,5 % в год), почти во всех регионах на селе ощущался избыток рабочих рук.

Именно при Столыпине были предприняты радикальные шаги по исправлению положения, и внедрении более рациональных, научных методов ведения хозяйства. Причем делалось это грамотно, с учетом психологии крестьян. Основной акцент был сделан на увеличение количества участковых (то есть обслуживавших группу селений меньшую, чем уезд) агрономов. В частности, в 34 т. н. «староземских» губерниях в 1904 году работал 401 агроном, а в 1913 году - уже 3716, из которых только 287 были заняты на уровне губерний и уездов, а все остальные - на уровне участков.

Деятельность земств, государственных и земских агрономов была весьма разнообразной. Земства содержали опытные поля (для этого они арендовали участки крестьян, обработка велась под руководством агрономов), которые оказались самым действенным средством убеждения крестьян, более доверявшим личному опыту, чем лекциям и книгам. Например, в развитой Херсконской губернии в 1913 году имелось 1491 опытное поле, то есть передовой агрономический опыт смог дойти практически до каждого селения. Для пропаганды новых сельскохозяйственных машин, которые крестьяне не решались купить, устраивались прокатные станции, а для торговли сельхозтехникой, удобрениями и семенами - земские склады. В 1912 году в 11 тыс. пунктов были проведены агрономические чтения, которые посетило более 1 млн слушателей.

Результатом оказалось быстрое внедрение в крестьянское хозяйство современных агрономических технологий и механизация хозяйства. Общая стоимость сельскохозяйственных орудий в стране увеличилась с 27 млн руб. в 1900 году до 111 млн рублей в 1913 году. Статистика урожайности за отдельные годы не является надежной (по причине больших колебаний урожая между урожайными и неурожайными годами), однако общий сбор хлебов в Европейской России в 1913 году оказался рекордным - 4.26 млрд пудов, в то время как средний сбор за период 1901-1905 составлял 3.2 млрд пудов 

Если даже брать чисто экономические аспекты реформ Столыпина (которые я вовсе не считаю до конца продуманными), то их результаты были все же во многом позитивными. Площади посевов выросли за годы его реформы на 10,5 млн. дес. (на 14%). Производство в 1911-1915 гг. по сравнению с 1901-1905 гг. выросло: пшеницы на 12%, ржи на 7,4, овса на 6,6 и ячменя на 33,7% А из общины, по данным тогдашнего МВД вышло только примерно 10% семей - то есть о ее полном развале в результате реформ говорить слишком смело. Потому думать, что в результате его реформ катастрофически увеличился революционный накал - неправда. Напротив, есть статистика почти полного затухания революционного террора при его премьерстве.

При этом промыслом Божьим получилось так, что его аграрная реформа сильно помогла потом Сталину выиграть войну. Ведь именно Столыпин резко увеличил население Сибири переселенцами, которым его правительство помогало обустроиться на новом месте. А кто спас Москву в 1941 году? Правильно, части, сформированные в Сибири. А потеря Москвы означала катастрофу и полное поражение.

Сам Столыпин, как известно, всячески старался избежать войны («дайте нам 20 лет мира и вы не узнаете Россию!»), и если бы он дожил до 1914, то не исключено, что он смог бы «разрулить» ситуацию миром, а тогда бы и Второй Мировой не было бы. Другой вопрос, что, по словам святых, грехи русского народа, особенно, его верхушки, переполнили чашу терпения Божия, и страшные потрясения уже все-таки не мог сдержать никто, ни премьер, ни даже Царь.

А ведь ныне в вину Столыпину ставят буквально все, даже его предсмертное благословение Царю. Как известно, после того, как его грудь пробила пуля еврея - агента охранки Богрова, он нашел в себе силы благословить своего Государя и сказать, что он счастлив за него умереть. И даже такую воистину святую и славную смерть критики поставили ему в вину: дерзость, мол, проявил, нарушил этикет, благословляя Царя. Как будто смерть не снимает все условности, как будто у умирающего есть время соблюдать ритуалы.

Лучше бы обратили внимание на другие обстоятельства этой славной гибели за веру, царя и Отечество. Бог даже дал ему время для покаяния чудесным «стечением обстоятельств», которое православные люди обычно называют промыслом Божьим.

Когда раненого Столыпина отнесли из зала в одну из комнат театра и наскоро перевязали, выяснилось, что от мгновенной смерти его спас крест святого Владимира, в который попала первая пуля. Она раздробила крест и ушла в сторону от сердца. Благодаря этому он прожил еще несколько дней, получив время для подготовки к переходу в вечность.

 Итак, мы почитаем Столыпина за его поистине святую кончину - а для православного человека это главный показатель. За его государственную мудрость, которая позволила России оттянуть время революции. Совершенно верно сказал о нем Тихомиров: такого государственного деятеля, соединяющего веру и любовь, дарующего надежду подданным императора, не было в то время. Народ в массе своей даже не знает имен дореволюционных премьер-министров. Но Столыпина помнят все.

Игорь Друзь, председатель «Народного Собора» Украины