«...не ведают бо, что творят»

Лк., 23, 34.

Предисловие

Под христианской цивилизацией я понимаю пространство, на котором располагались некогда государства, называвшие себя христианскими и признававшие своими высшими ценностями истины Евангелия. Начало этой цивилизации положил в начале 4-го века Константин Великий, прекративший гонение на христиан и признавший их веру главной верой в своей империи.

Эта цивилизация просуществовала более полутора тысячи лет и закончилась, в основном, в 1917-1918 годах, когда рухнули три христианские империи - Российская, Германская и Австро-Венгерская. После этого христианская вера на былом пространстве христианской цивилизации осталась, Церкви христианские остались, но от христианской государственности остались в лучшем случае только обломки, обречённые на исчезновение. И действительно исчезнувшие к нашему времени.

На месте христианского мира выросла новая цивилизация, называющая себя либеральной, но на самом деле лишь маскирующая свою антихристианскую суть маской свободы.

В чём же причина (или причины) гибели христианской цивилизации? Можно ли объяснить её случайными обстоятельствами?.. Случайными обстоятельствами нельзя объяснить гибели даже одной христианской империи, а их погибло сразу три. Да и весь остальной христианский мир пришёл в упадок задолго до краха этих империй.

В здоровых обществах революций не бывает. А если они происходят, то это верный признак болезни этих обществ. И не какой-нибудь лёгкой болезни, а очень тяжёлой. Или даже не одной болезни, а сразу нескольких тяжёлых болезней.

Понять причины гибели христианской цивилизации значило бы понять, какие ошибки и преступления, допущенные нашими предками, мы не должны повторять в своём будущем (если оно у нас будет). А без надежды христиан на лучшее будущее и без созидания ими его уже в настоящем Христианство обречено на окончательное увядание. Вот почему разумные христиане должны распознавать не только достоинства своего Христианства, каким оно складывалось в истории, но и его пороки. Считать свою Церковь, какою она была в истории, совершенной значит не понимать того, что совершен один только Бог.

Хороший полководец отличается от плохого тем, что после проигранной битвы старается выяснить причины своего поражения, понять свою собственную вину, а не переложить её на кого-то другого. Плохой полководец, наоборот, старается объяснить своё поражение тем, что или солдаты оказались плохими, или ветер подул в ходе сражения не в ту сторону, или Церковь плохо молилась за его победу.

Мы, разумеется, не полководцы. Но оценивать своё прошлое должны по возможности справедливо, не перечёркивая в нём того ценного, что в нём было, и не умаляя того плохого, что в нём было тоже. Оправдывая свою веру, мы должны сосредоточиваться на ценном, а, выясняя причины нашего поражения, должны не упускать ничего из того, что было действительно плохим.

В наше время полноценная апология Христианства невозможна без выявления пороков исторического Христианства, потому что смешение достоинств с пороками дискредитирует достоинства и не позволяет понять, что нас погубило в прошлом. И какие вещи мы не должны допускать в своём будущем.

1.      Глубинная причина болезней Христианской Цивилизации

Глубинной причиной гибели христианской цивилизации было младенческое состояние Церкви и христианского государства, в котором возник их союз. Церковь была старше христианского государства, но у неё не было не только опыта общения с ним, но даже более или менее связных представлений о том, каким оно должно быть.

Более того, ранние христиане в своей массе вообще не думали о государстве, а если думали, то как о части порочного мира, который должен погибнуть после второго пришествия Христа. Которое состоится вот-вот или совсем скоро.

Поэтому отношения между Церковью и христианским государством складывались, в основном, стихийно, причём ведущей силой в них было христианское государство. Церковь не была в этом союзе полностью пассивна: иногда, утверждая и защищая свои ценности, она решительно проявляла себя, но, повторюсь, в основном её роль была пассивной.

Казалось бы, проходили столетия, обе стороны знакомились друг с другом, и была возможность сделать их отношения гармоничными. Но этого не произошло. А почему?

О том и пойдёт далее речь.

а) Первая болезнь. Профанация господствующего типа христиан.

Пока Церковь была гонима, она очищалась этими гонениями от всего безнравственного, что могло к ней пристать. Гонения нельзя оправдывать, но нельзя и не замечать их очистительного влияния.

Гонение могучее, постоянное и повсеместное, могло раздавить Церковь или, по меньшей мере, загнать её в такое глубокое подполье, в котором умножение её членов стало бы невозможным. Но Бог не допустил этого. Он допустил гонение умеренное, которое очищало её и создавало тем самым её авторитет в её собственных глазах, а также, со временем, и в глазах её гонителей. И этот авторитет был особенно впечатляющим на фоне всё увеличивавшейся нравственной порчи языческого общества.

Публичные казни христиан пропагандировали Христианство наилучшим в тех условиях образом. Гонители не сознавали того, что работали на гонимых. Сравнивая две религии, свою и христианскую, лучшие из язычников всё чаще отдавали предпочтение последней. Они всё чаще принимали христианскую веру, несмотря на связанные с ней опасности. А то обстоятельство, что Христианство, преследуемое самыми жестокими казнями, не исчезает, а продолжает расти, свидетельствовало в их глазах о силе христианского Бога.

Вот, думается, та основная причина, которая породила религиозный переворот в Римской империи. Язычники осознали бессилие своей прежней религии и увидели в Христианстве силу, способную возродить всё лучшее, что было в их империи.

О том, что христиане могут выродиться в условиях торжества Христианства, едва ли кто думал. Об этом, скорее всего, не думали ни государственники, искавшие спасительную для государства религию, ни сами христиане.

Но что получилось на деле?.. Увидев, что государство перестало гнать христиан, язычники, внутренне тяготевшие к Христианству, потянулись в Церковь. А после того, как Христианство стало господствующей религией, в Церковь повалило множество законопослушных граждан, привыкших равняться на своих императоров. А к этому множеству прибавилось множество карьеристов самого разного толка и ранга. А после того, как государство стало преследовать язычников, в состав Церкви вошли и они, запуганные угрозами наказаний. Но кем они стали на деле?.. Едва ли хорошими христианами. Однако по своей внешности они старались ими выглядеть.

И эта огромная разнородная масса затопила прежнее христианское меньшинство, растворила его в себе почти без остатка.

Ранее для того, чтобы стать полноценными христианами, требовалось пройти школу оглашения, т.е. обучения христианской вере и усвоения христианских норм жизни, которые были высокими. Не подготовленных не крестили. Поэтому множество христиан оставалось не крещёными многие годы. Они были членами Церкви, но только отчасти. Их не допускали к главному Таинству христиан и, естественно, к решению внутрицерковных вопросов. И это сознание их неполноценности поддерживало высокий духовный настрой как в уже крещёных христианах, так и в ещё не крещёных.

Теперь барьер, отделявший лучших от худших, был снесён, и началось их смешение. А при смешении лучших с худшими всегда побеждают худшие по той причине, что они более эгоистичны. А если так, то и живут в той или иной мере за счёт лучших. Они истощают высоконравственных людей и усиливаются за их счёт. А те, наоборот, слабеют. Не сразу, постепенно, но слабеют. И этот эффект особенно заметен при смене поколений.

С торжеством Христианства прежние христианские общины, в которых происходило обучение и воспитание полноценных христиан, исчезли. Общины перестроились в большие приходы, в которых средний уровень нравственности прихожан был намного ниже прежнего, как и уровень понимания ими основ своей веры.

Наплыв в Церковь со стороны был так велик, что у прежних христиан теперь уже не было возможности заниматься с каждым новым христианином сколько-нибудь обстоятельно. Исчезла и высоконравственная среда, вне которой полноценное воспитание невозможно. Да и внутренней потребности к совершенствованию у новых христиан, как правило, не было тоже.

Чтобы спасти Церковь от затопления её недозрелыми христианами, требовалось сохранить прежние жёсткие условия для входа в её актив бывших язычников. Но эта мера замедлила бы христианизацию империи. А медлить было нельзя. Во всяком случае, так, скорее всего, думали вожди империи. Им требовалось завершить религиозный переворот скорейшим образом, чтобы сделать его необратимым. Да и представители Церкви тоже, скорее всего, желали этого.

Промедление с этим делом позволило бы противником Христианства организоваться и, может быть, развязать в империи гражданскую войну на религиозной почве.

Как показала попытка императора Юлиана Отступника (годы правления 360-363) организовать оппозицию Христианству, это опасение было, скорее всего, ложным: язычество в его прежнем виде уже исчерпало свои творческие возможности.

Но жизнь полна неожиданностей. Если одна попытка не удалась, то из этого не следовало, что не удалась бы и вторая попытка или третья. Может быть, на иной, не на языческой, основе. Может быть, на митраистской или на модернизированной иудейской. Поэтому стремление государственников-христиан и вообще всех неравнодушных христиан завершить христианизацию империи скорейшим образом было, думается, естественным. И оно понуждало их заботиться не столько о качестве новых христиан, сколько об их количестве.

А каким стало качество новых мирян, таким должно было стать со временем и качество христианского священства. Или, во всяком случае, оно должно было тоже резко снизиться.

Священство формируется в громадной степени из мирян и зависит от их духовного состояния. Зависит не полностью, но всё-таки зависит. Оно зависит от высших чинов в Церкви, но от духовного состояния своей паствы зависит тоже.

Прежние христиане были выше новых христиан в религиозно-нравственном отношении, а потому могли судить о качествах своих пастырей. Они могли отвергать тех, которые оказывались не достойными своего звания. И это право, признанное в те времена Церковью, заставляло священство быть на высоте.

Теперь положение изменилось. Низкий уровень паствы делал её не способной судить о качествах священства, которое стало зависеть, главным образом, от своего церковного начальства. Теперь паства не могла не только избирать своих священников и епископов, но даже обсуждать с ними на равных вопросы, связанные с религией. Её делом стало внимать словам своих пастырей и руководствоваться ими. А если даже не соглашаться с ними, то молча, не подавая вида, что не согласна с ними. Несогласия мирян со священством стали выглядеть со временем дерзостью даже в разговорах в неофициальной обстановке.

Однако примерно в таком же положении оказались со временем и сами священники по отношению к епископам, а епископы по отношению к Патриархам. А Патриархи по отношению к Императорам.

В результате эволюции такого рода (которая была, как и положено эволюции, постепенной) у христиан слабела снизу доверху способность к самостоятельному мышлению.

Самостоятельное мышление вырабатывается и поддерживается соревнованиями на равных. Но если оппонент не смеет тебе возражать, то ты и сам утрачиваешь «высокую спортивную форму». Если даже имел её раньше.

А что такое утрата способности мыслить самостоятельно или изначальное отсутствие в человеке такой способности?.. Это скрытная катастрофа Церкви и государства. Медленная катастрофа, очень медленная, но неизбежная, если ни Церковь, ни государство не найдут в себе силы осознать это зло и начать от него избавляться.

В первую очередь эта утрата способности мыслить самостоятельно сказывалась на самой большой и самой неграмотной в религиозном отношении части Церкви - на мирянах. Они привыкали быть пассивным материалом, из которого священство могло лепить угодные ему формы. Но только казалось, что могло.

Сама погружённость мирян в мирские дела, как и религиозное их невежество, спасали их от подобной участи. Миряне выслушивали поучения священников и вроде бы соглашались с ними, а потом о них забывали. Или, точнее, ограничивались каким-то минимумом из услышанного, толкуя его про себя уже по-своему. И сохраняли тем самым хотя бы отчасти самостоятельность своего мышления.

Но, похоже, в этом не было ничего страшного для множества из священства. Наоборот: быть вечными учителями вечных невежд было для него делом не только приятным, но и, как представлялось, полезным для общества. Не говоря уж о том, что священники совершали Таинства, без которых Церковь вообще невозможна.

Они удерживали своими поучениями население страны от скольжения во всё большую религиозную темноту. А погружение в религиозную тьму повлекло бы за собою всё большее гниение и каждого отдельного человека, и всего общества в целом.

Вот какую спасительную миссию выполняло священство. Оно спасало страну от нравственной, а потому и фактической гибели.

А на то, что при этом в самой Церкви происходило нечто непотребное, стоило ли обращать внимание?.. Да и могло ли твориться в ней что-то непотребное, если она свята по определению?..

Но вот что писал о состоянии Церкви в своё время Афанасий Александрийский (293-373): «то, что произошло у нас, превосходит по горечи все гонения. Вся Церковь изнасилована, священство поругано, и ещё хуже, благочестие преследуется нечестием» (эту цитату я воспроизвожу из книги о. Всеволода Шпиллера «Страницы жизни в сохранившихся письмах», Москва, 2004, с. 330).

В то время в Восточной Церкви, позднее наименовавшей себя Православной, не оставалось ни одного православного епископа, кроме самого Афанасия (позднее причисленного к лику отцов Церкви).

Комментируя его слова, О. Всеволод Шпиллер пишет: «И это записано в четвёртом веке, во время христианизации Империи! Какое изумительное свидетельство тому, насколько какое бы то ни было «становление» в Церкви в так или иначе новых для неё условиях всегда было трагически трудным...» (там же).

Другой величайший авторитет Православия, Вселенский учитель Церкви св. Григорий Богослов (329-389), писал, обращаясь к современным ему епископам: «Было время, что сие великое тело Христово было народом совершенным, а что ныне - смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь (т.е. к сану епископа)... Приходите сюда утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени - приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других... Кто смотрит на вас, тот пойдёт противоположной стезёй. И это единственная польза от вашей испорченности».

Другой Вселенский учитель Церкви, св. Иоанн Златоуст (347-407), писал нечто подобное: «У нас, оттого, что нет никого совершенно здорового в вере, но все больны, - одни более, другие менее, - никто не в состоянии пособить лежащим. Так, если бы кто со стороны пришёл к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы и расстройство нашей жизни, то не знаю, каких бы ещё он мог представить себе других врагов хуже нас; потому что мы идём такой дорогою, как будто решились идти против заповедей Его!»

Ему же принадлежат и такие слова: «...ныне грехами страдают начальники Церкви... Беззаконники же, обременённые тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений».

Процитированные выше слова Григория Богослова и Иоанна Златоуста взяты мною из книги «Крестный путь Иоанна Златоуста», Москва, 1996, стр.3 и 5, составительница О.В. Орлова.

Объясняя причину такого состояния Церкви, Иоанн Златоуст писал: «Безопасность есть величайшее из гонений на человечество - хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности - безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» (цитата взята мною из статьи протоиерея Георгия Флоровского «Иоанн Златоуст»). «У него, - пишет Флоровский, - было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой».

Возникает вопрос: Если внешняя безопасность Церкви действительно смертельно опасна для неё, как думал Иоанн Златоуст, то не смертельный ли это приговор самому Христианству?.. Ибо что же это за правда, которая может жить только в условиях гонения на неё, а как только гонение прекращается, то превращается в неправду?..

Или, быть может, Иоанн Златоуст, при всех его достоинствах, отрицать которые невозможно, проявил в данном случае близорукость, вполне объяснимую исторически?.. Не догадался о том, что дело не в безопасности для христиан, а в их неспособности правильно организовать своё общество в условиях союза Церкви и государства?..

б) Вторая болезнь: преследование еретиков

Преследование еретиков усугубляло профанацию самих православных христиан.

Не говоря уж о том, что принуждение к вере силой абсолютно несовместимо ни с духом, ни с буквой Евангелия, оно лишало православных христиан возможности спорить с инакомыслящими на равных. А что это значит?

Побеждать оппонента, которому зажали рот, это никакая не победа над ним. Такая «победа» ослабляет «победителя»: он утрачивает свою «спортивную форму».

Вместо того чтобы соревноваться с иноверцами и еретиками в раскрытии правды своей веры и тем самым совершенствовать свою мысль, православные успокаивались на достигнутом и засыпали духовно. Засыпали не полностью, достигнутое не забывалось ими, но совершенствования их мысли, повторяю, не происходило.

Кроме того, преследование инакомыслящих способствовало развитию в православной среде лицемерия - умения быть православным снаружи, а внутри неизвестно кем.

Что должны были чувствовать и думать еретики, насильно загнанные в Православие?.. Можно предположить, что наружно они старались выглядеть вполне православными, чтобы избежать наказаний, но что происходило у них внутри? Кто знает. Но едва ли что-то действительное согласное с Православием.

И лишь в дальнейшем, со временем, и не малым, в силу привычки к наружному облику, навязанная им вера могла стать поначалу второй, а затем и первой их натурой. Потому что привычка - великая сила.

Но и вред, нанесённый православному обществу на ранней стадии его развития, это тоже сила, ничуть не меньшая. Если не большая.

Однако и сказанным не ограничивается тот вред, который порождался преследованием еретиков.

Соседние государства в ходе их войн с Византией сулили преследуемым византийским еретикам свободную жизнь в их собственном мире. И на первый порах действительно её обеспечивали. Эта пропаганда не могла не действовать на еретиков, населявших прифронтовые окраины Византии. Они активно помогали врагам православной империи. Поначалу персам, а затем победителям персов - арабам с их новой мусульманской религией.

С ходом истории территория Византии постоянно сокращалась и, в конце концов, превратилась в смешную величину вокруг своей столицы. Вот что бывает, когда население страны эгоизируется. Все заняты своими делами, никому нет дела до своего государства.

в) Третья болезнь: незавершённость «симфонии Церкви и государства»

Союз Церкви и государства складывался стихийно, активной стороной в нём было государство. Но это не значит, что Церковь была мягкой глиной в его руках. Там, где возникал вопрос об истинной вере, Церковь мужественно отстаивала её. Не вся целиком, но в лице лучших своих представителей.

Правда, к моменту возникновения союза Церковь, похоже, стала уже уставать от ожидания обещанного, но так и не состоявшегося второго пришествия Иисуса Христа. Поэтому она восприняла обращение государства в её веру как сошедшее с Неба благо, что и соответствовало действительности в главном. В главном, но не во всём. Это было не только великое благо, но и великое для неё испытание.

Идеология союза Церкви и государства была сформулирована императором Юстинианом в 6-м веке и принята Церковью без обсуждения. А затем закрепилась на века под названием «симфония двух властей».

Эта теория до её фиксации Юстинианом как бы носилась в воздухе в главных её чертах, а её зародышем можно считать слова Константина Великого, объявившего себя «епископом по внешним делам Церкви».

Эта теория была правильна в своей основе, но больше основы в ней не было ничего. Она была подобна фундаменту, сделанному для строительства дома, но самого дома на нём построено так и не было.

Она правильно ориентировала Церковь и государство на гармонический их союз, но умалчивала о том, что совершенная гармония в этом грешном мире невозможна.

Умалчивала она и о том, что природа Церкви и природа государства различны, а потому и характер восприятия действительности ими тоже различен. Не полностью, но всё же различен.

Церковь видит действительность в гораздо большей степени под знаком вечности, а государство - в гораздо большей степени с точки зрения конкретных политических нужд.

Поэтому какие-то противоречия между союзниками при всём их согласии в главном неизбежны. А если так, то как относиться к этим противоречиям? Как заключать их в разумные рамки, чтобы они не разрастались и не подрывали столь драгоценный союз?.. Чтобы ни Церковь не уродовалась подчинением её государству при её несогласии с ним, ни государство не уродовалось навязыванием ему не свойственного ему образа мышления и действий?

Об этом в теории Юстиниана не было ни слова.

В ней говорилось, что Церковь и православное государство одинаково служат Богу, а различие их только в том, что Церковь занята сугубо церковными делами, а государство в лице императора заботится о государственных делах и, сверх того, опекает Церковь в её нуждах.

Вот такое «маленькое» различие в правах. Церковь не должна совать свой нос в государственные и общественные дела, это запретная для неё зона, а император имеет право «опекать» Церковь и наводить в ней порядок. Так получалось фактически, хотя сказано об этом было в высшей степени деликатно, и потому, надо думать, слова о заботе императора о Церкви ласкали слух её представителей.

Но почему, спрашивается, Церковь не имеет права думать о государстве и обществе?.. Разве её мысль не распространяется, начиная с Бога, на всё мироздание и всю человеческую историю? А человеческая история это история государств и обществ по преимуществу.

Да и может ли Церковь правильно думать о самой себе, если исключит себя из этого контекста? Сами церковные каноны, оторванные от общественной и политической жизни, утрачивают здравые новозаветные начала и ориентиры и превращаются в средства манипуляции сознанием членов Церкви в политических интересах церковного начальства.

Юстиниан не провёл даже приблизительно точной границы между сферами приложения сил Церкви и государства. Не сказал ничего о том, как быть Церкви, если государство, используя свою материальную силу, начнёт хозяйничать в Церкви под предлогом наведения в ней порядка. Не сказал ничего о том, каким должен быть механизм обуздания произвола с любой стороны и восстановления гармонии между ними.

Эта теория не предусматривала, как быть, если император, пользуясь своей материальной силой и правом «заботиться» о Церкви, начнёт наводить в ней еретические порядки.

А ведь так и произошло. В 730 г. император Лев Третий запретил культ икон, а в 754 г. этот культ был объявлен собором ересью. Стало быть, иконоборчество было поддержано высшим священством, да и не только высшим. Сопротивление иконоборчеству было. Его разоблачали и Римские Папы, и значительная часть монашества.

Но, тем не менее, иконоборчество господствовало в стране до 787г., когда Православие было восстановлено Седьмым Вселенским собором, созванным в царствование императрицы Ирины (так у митрополита Илариона Алфеева. «Православие», т. второй, с. 58). А затем началась борьба с переменным успехом между двумя сторонами, и окончательное почитание икон было утверждено лишь в 843 г. Но и на этот раз решающую роль в победе Православия сыграла православная жена императора-иконоборца после его смерти. Она сместила патриарха-иконоборца и назначила православного. А затем созвала православный по своему составу собор

Но что же в таком случае получается?.. У кого власть, тот и решает, что истина, а что ересь?.. Или не так?.. А если не так, то в чём же тогда критерий истины?..

Римские Папы, обличая еретиков, вроде бы им обладали. Но затем сами приняли ересь «филиокве». Да и господство императоров-еретиков в Константинопольской Церкви - разве мелочь, не заслуживающая обсуждения в Церкви?..

Но вот на какое ещё обстоятельство обратил внимание историк А.П. Каждан. «Половина византийских императоров, пишет он, была насильственно лишена престола: одни из них отравлены, утоплены, ослеплены, других заточили в монастырь» (А.П. Каждан «Византийская культура», СПб, Алетейя, 2006, стр. 103).

Несколько иную информацию сообщает протоиерей Александр Захаров: «...из ста девяти византийских Императоров своей смертью умерли только тридцать пять, остальные семьдесят четыре были убиты. В 74 случаях из 109 Престол переходил не к Наследнику по праву наследства, а к цареубийце по праву захвата...

И Византийская Церковь... религиозно оправдывала (выделено мною, - Г.Ш.) такие подвиги. Патриарх Полуевкт, коронуя цареубийцу Цхимицхия, провозгласил с церковной кафедры: «Помазание на Царство смывает все грехи, в том числе и грех цареубийства: победителей не судят» (см. книгу протоиерея А. Захарова «История русского народа», СПБ, 2009, с.150, 151).

А что оставалось делать Церкви? Не воевать же с новым императором...

Это к вопросу о совершенстве теории Юстиниана.

г) Дополнение к трём главам о болезнях

А теперь вот какое важное добавление к моим главам о болезнях

Христианской цивилизации. Читая их, легко впасть в крайность, решив, что ничего в ней, кроме болезней, и не было. Но это не так. Если бы не было, то не прожила бы она так долго. А она пережила гибель Византии, которая успела передать России свою ещё относительно не повреждённую православную веру (но о России у нас будет особый разговор).

Что же до Западной и Средней Европы, по преимуществу еретической, то перечёркивать её ценность полностью, думаю, было бы неправильно. При всех своих пороках еретики верили в Богочеловека Иисуса Христа и признавали основном источником своего вероучения Ветхий и Новый Завет. Игнорировать эту веру православные люди могут лишь в состоянии крайнего ослепления.

Какие же достоинства, порождённые христианской цивилизацией, нужно отметить хотя бы кратко?..

Начну с того, что союз Церкви с христианскими императорами позволил последним организовать Вселенские соборы, переоценить значение которых невозможно. На них был отчеканен новый Символ веры, куда более совершенный, чем прежние христианские Символы веры. На Вселенских соборах было развито христианское вероучение, куда более богатое, чем прежние христианские вероучения. Если сказанного кому-то мало, то пусть сам дополнит недостающее.

А я коснусь вкратце других достоинств христианской цивилизации.

До союза государства с Церковью последняя состояла из меньшинства населения Римской империи (примерно одна десятая часть). А по сравнению с другими народами, окружавшими империю, эта часть была и того меньше. И продолжалось бы умножение членов Церкви в прежних условиях её существования или остановилось бы на достигнутом уровне - это вопрос, ответа на который мы не знаем. Могло и остановиться, потому что в неразвитом обществе на подвиг веры способно лишь его меньшинство.

Союз же Церкви с христианскими императорами (а в дальнейшем и с другими главами христианских государств) позволил привлечь к христианской вере не только подавляющее большинство населения Европы, но и соседние с ней народы. А в дальнейшем проповедовать христианскую веру едва ли не во всём мире.

Пусть это распространение веры среди большинства народов происходило за счёт снижения её качества и других отрицательных эффектов. Но учитывать лишь минусы, связанные с этим распространением, не замечая связанных с ним плюсов, нехорошо.

Ценнейшим плодом этого союза было то, что начатки Христианства стали теперь доступны на территории христианских государств практически всем, кто хотел с ними познакомиться. А усвоившие их, как правило, могли совершенствоваться в христианской вере, если такое желание у них было. А не возникало оно в массовом масштабе лишь потому, что могучая сила привычки к пассивности и взаимозависимость пассивных людей друг от друга удерживали их от стремления к совершенствованию самих себя и своего общества.

Всё сказанное не имело бы никакого значения, если бы Христианство было просто одной из религий, если бы оно не несло человечеству высших истин, спасительных для него.

Но оно открыло людям то, до чего они никогда не додумались бы сами. Оно открыло им такой масштаб понимания бытия, который был несоизмерим с привычным для них масштабом. Хотя этот связанный с вечностью масштаб, даже открытый людям в евангельских словах, постигался ими с большим трудом и был постижим только отчасти. Потому что сама человеческая природа отлична от природы Творца и, кроме того, отягощена первородным грехом.

При всех безобразиях, происходивших в Церкви и во внутренней жизни христианских государств, нравственное обновление человечества в их пределах действительно произошло, и оно было значительным. Измерить его меру более или менее точно человеческим умом невозможно, но уже тот факт, что языческая империя, умиравшая перед тем от бездуховности, приняв Христианство, прожила ещё более тысячи лет, свидетельствует об этом. И не просто прожила, а создала великую культуру, равной которой не было ни до неё, ни после неё.

Тот факт, что после веры в человекоподобных богов всем членам христианских государств стала доступной мысль о Боге как о нравственном совершенстве, переоценить невозможно. Как было связать эту мысль со сложностями конкретной жизни людей, это другой вопрос. Но думается, что работа умов в этом направлении была не бесплодной. И всё лучшее, что было в последующей истории, было связано прямо или косвенно с этой мыслью.

Мало того. Христианство связывало мысль о Боге как о нравственном совершенстве с мыслью о том, что Он - Отец всех добрых людей, любящий их и заботящийся о них. А если так, то, значит, они братья и сёстры. И как бы ни разделяли их племенные, социальные и всякие иные противоречия, они родственники и потому обязаны не забывать о столь важном обстоятельстве.

Вот основные мои соображения на этот счёт.

А теперь такой вопрос: Чего было всё-таки больше в христианской цивилизации - добра или зла?.. Я думаю, что добра. Она умерла, но не вся целиком. Она оставила после себя огромное богатство, в которое входят и её достижения, и её болезни, которые тоже поучительны для потомков.

В некотором смысле её смерть можно сравнить со смертью зерна, которое, умирая, изводит из себя новый росток. Но в данном случае это росток духовный. И выживет он, нет ли, мы пока не знаем.

Продолжение следует