Обретение Украиной “незалежности”, ставшее результатом предательства компартийной верхушки СССР, повлекло за собой соответствующую смену идеологических установок. Стремительно перекрасившиеся украинские компартийцы, побратавшись со своими недавними, казалось бы, непримиримыми противниками из лагеря так называемых “украинских буржуазных националистов”, одарили население Украины не только запредельными ценами, безработицей и нищетой, но и предложили ему новых героев, чтить которых теперь полагается каждому “свидомому” украинцу, достойному своих нынешних правителей. И вполне естественно, что главным героем предателей и перебежчиков должен был стать именно предатель и перебежчик – символ украинского сепаратистского движения – гетман Мазепа.

Очевидно, что в наши дни было бы напрасным занятием, говоря о Мазепе, ссылаться на оценки официальных российских или советских историков, мнения которых будут заведомо отвергнуты почитателями Мазепы как тенденциозные и намеренно очерняющие образ их героя.

Поэтому воспользуемся сведениями и оценками, которые содержатся в работах авторов, принадлежавших к числу российских украинофилов, прежде всего в посвященных Мазепе исторических монографиях Н.И.Костомарова и Ф.М.Уманца, вышедших в XIX веке; в письме сподвижника Мазепы Пилипа (Филиппа) Орлика, написанном в 1721 г. и опубликованном в украинофильском журнале “Основа” в 1862 г.; в работах украинских историков школы М.Грушевского, канадско-украинских “мазепознавцев”, а также современных украинских авторов.

1. Примкнуть к победителю

Начинал свою службу Иван Степанович Мазепа при дворе польского короля Яна-Казимира, и, как отмечал Н.Костомаров: «Несомненно, в то время он [Мазепа] был верен польской власти». Не вдаваясь тут в рассмотрение различных версий, касающихся связи Мазепы с пани Фальбовской, укажем только, что удаление Мазепы от королевского двора не имело под собой никакой политической подоплеки. Современные украинские историки Н.Котляр и С.Кульчицкий так пишут об этом эпизоде биографии Мазепы: «Службу начал в 1659 г. покоевым (камердинером) польского короля Яна Казимира, но за неблагородный поступок его вынудили оставить должность, и Мазепа подался к гетману П.Дорошенко».

Перейдя в 1669 году к гетману Петру Дорошенко, который был врагом Польши и придерживался турецкой ориентации, Мазепа успешно продвигался у него на службе, но в 1674 году, когда стало ясно, что П.Дорошенко обречен на неминуемое поражение, задумал уйти от него, и попросил отпуск для поездки к жене. Однако гетман заподозрил Мазепу в намерении покинуть его, заставил присягнуть при митрополите Тукальском, а затем велел ехать в Крым с просьбой о подкреплениях.

Поскольку у гетмана Дорошенко денег было немного, то в подарок хану и мурзам он послал пятнадцать пленных казаков левобережного гетмана И.Самойловича, находившегося в московском подданстве.

Выполняя приказ гетмана Дорошенко, Мазепа отправился в Крым, но по пути был встречен отрядом запорожцев, которые перебили сопровождавших Мазепу татар, освободили пленников, а над Мазепой собирались вершить суд “за то, что он в турецкую неволю своих братьев вел”. К счастью для Мазепы, возглавлявший запорожцев кошевой Иван Сирко заступился за него, избавив от неминуемой смерти. Позднее Сирко передал Мазепу гетману Самойловичу, а тот отправил его в Москву.

Как сообщает украинский историк Д.И.Дорошенко: «Мазепа считал дело Дорошенко уже пропащим и открыто рассказал в Москве про все его турецко-татарские сношения». После этого Мазепу, проявившего готовность к сотрудничеству с Москвой, отпустили обратно на Украину. О том же пишет в своей книге “Гетьман Мазепа (життя і подвиги великого гетьмана)” канадско-украинский “мазепознавец” В.Луцив: «Мазепа рассказал, какие замыслы имел Дорошенко, а приложенные письма подтвердили дипломатическую игру данного гетмана. Матвеев и другие бояре просили Мазепу остаться при левобережном гетмане Самойловиче». Благодаря совершенному таким образом “подвигу” Мазепа получил возможность вернуться на Украину и поступить на службу к гетману Ивану Самойловичу, у которого приобрел доверие и, войдя в круг его приближенных, в 1682 году стал генеральным есаулом.

Гетман Самойлович, подобно своему предшественнику, гетману Д.Многогрешному, стремился сосредоточить в своих руках как можно большую власть, но казацкая старшина, не желавшая поступаться в пользу гетмана своими правами и вольностями, постаралась пресечь подобные поползновения гетмана, и использовала с этой целью достаточно простой и уже опробованный на упомянутом Д.Многогрешном способ, суть которого заключалась в том, что на гетмана посылали доносы в Москву, и Москва устраняла нежелательного старшине гетмана. Эту процедуру старшинская верхушка проделала с Самойловичем в 1687 году во время военного похода на Крым, куда отправилось московское войско, возглавляемое князем В.В.Голицыным, вместе с казацким войском под командованием Самойловича.

Когда войска стояли у реки Коломак, из Москвы в ответ на старшинский донос пришло разрешение сместить Самойловича. Вместо него на войсковой раде 25 июля 1687 года гетманом был избран уже успевший заручиться поддержкой князя В.В.Голицына Иван Мазепа. Как отмечал Д.Дорошенко: «Во всяком случае, не подлежит сомнению, что в выборе Мазепы сыграл очень важную роль князь Голицын, который потом получил от нового гетмана огромную сумму денег».

В посвященных Мазепе трудах украинских историков можно встретить утверждения о полной непричастности Мазепы к заговору против Самойловича, но вот И.Борщак в своем докладе на заседании “Наукового Товариства ім Шевченка” во Львове 11 сентября 1932 года так говорил о роли Мазепы в этом заговоре: «…Мазепа, сам оставаясь в тени, руководит старшинским заговором, который закончился коломацкой радой: свергнут Самойлович и избран гетманом Мазепа».

В соответствии с установленным порядком, новоизбранный гетман со всеми старшинами должен был подписать статьи, определявшие условия, на которых малороссийский край входил в русскую державу. Условия эти всякий раз дополнялись новыми пунктами, укреплявшими связь Малороссии с Великороссией.

После подписания статей гетман Мазепа перед крестом и Евангелием произнес присягу на верность русским государям. А как называется человек, принесший присягу, а затем нарушивший ее и перешедший на сторону неприятеля, полагаем, объяснять не надо. Поэтому даже с чисто формальной точки зрения Мазепа безусловно является изменником.

Впрочем, украинские авторы – поклонники Мазепы, – ищущие оправданий для своего героя, указывают на то, что действия Мазепы надо оценивать, исходя не из формальных соображений, а прежде всего с точки зрения интересов Украины, которые, якобы, можно было обеспечить, только отделив ее, Украину, от “Московщины”, к чему всю свою жизнь последовательно и неуклонно стремился Мазепа. И при таком подходе шаг Мазепы, приведший его в лагерь Карла XII, предстанет перед нами, по мнению украинских авторов, не изменой, а поступком мудрого государственного деятеля, вызванного не какими-то личными соображениями, а исключительно заботой о благе Украины и ее народа.

Каким же путем шел гетман Мазепа к этому, в конечном итоге фатальному для него шагу, и какие качества, как человек и государственный деятель, он проявил на этом пути?

Обосновавшись в гетманской столице – Батурине, – Мазепа щедро вознаградил своих сторонников из среды казацкой старшины, а также своего покровителя князя В.В.Голицына. «Чтобы расположить к себе старшин, – писал Н.Костомаров, – гетман после своего водворения в Батурине учреждал чуть не каждый день пиры для старшин и полковников и обдаривал гостей своих на счет Самойловичевой сокровищницы. Самому князю Василию Васильевичу Голицыну, в благодарность за оказанное покровительство при своем избрании, Мазепа заплатил 10.000 рублей из того же источника».

Но вскоре положение Мазепы осложнилось. Второй крымский поход 1689 года завершился неудачей, а в ходе дворцового переворота в Москве был арестован и затем отправлен в ссылку князь В.В.Голицын, благодаря влиянию которого стал гетманом и держался у власти Мазепа. Тучи над головой Мазепы сгущались, его падение казалось предрешенным, и в Малороссии оживленно обсуждали вопрос о том, кого теперь придется избирать в гетманы вместо Мазепы. Однако Иван Степанович и тут сумел вывернуться, своевременно подав царю Петру донос на своего недавнего покровителя В.В.Голицына.

Как писал Н.Костомаров: «В нравственных правилах Ивана Степановича смолоду укоренилась черта, что он, замечая упадок той силы, на которую он прежде опирался, не затруднялся никакими ощущениями и побуждениями, чтобы не содействовать вреду падающей прежде благодетельной для него силы. Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни. Так он изменил Польше, перешедши к заклятому ее врагу Дорошенку; так он покинул Дорошенка, как только увидал, что власть его колеблется; так, и еще беззастенчивее, проступил он с Самойловичем, пригревшим его и поднявшим его на высоту старшинского звания. Так же поступил он теперь с своим величайшим благодетелем, перед которым еще недавно льстил и унижался. И ему на этот раз удалось более, чем все прежние разы. Он заслужил к себе милость царя Петра».

В отличие от Н.Костомарова, который весьма критично оценивал Мазепу, Федор Уманец, издавший в 1897 году историческую монографию “Гетман Мазепа”, заведомо поставил своей целью обелить Мазепу, показать его с лучшей стороны: «Много пятен на Мазепе; – в добавок к действительным, общая молва сгустила темные краски; тем обязательнее для истории выделить светлые точки его политической и частной жизни».

Поэтому Ф.Уманец пишет: «Указание пальцем на падшего временщика, конечно, не рыцарский поступок. Но, к сожалению, мы описываем не рыцаря или святого, а живого человека, со всеми недостатками эпохи, в его собственной обстановке; одного из умнейших малороссиян XVII века, который в духе своего времени, всегда шел кратчайшей дорогой и, сделав один дурной поступок, роковым образом должен был сделать следующий».

Автор не находит в отношении Мазепы к Яну-Казимиру, Дорошенко и Самойловичу признаков измены, причем полностью оправдывает переход Мазепы от гетмана Дорошенко на сторону Москвы:

«Что же касается до перехода Мазепы на сторону Москвы, то для всех малороссийских патриотов подобный переход был естественным финалом службы при Дорошенко. Задача Дорошенко оказалась неисполнимой; сам он лишился твердой почвы; его имя компрометировано турецким подданством».

В первые годы гетманства Мазепы серьезную угрозу для него представляли люди, принадлежавшие ранее к окружению И.Самойловича, которые, ясное дело, не могли питать добрых чувств к Мазепе и, действуя привычным способом, старались опорочить нового гетмана в глазах царского правительства, обвинить его в связях с поляками. В то же время поляки действительно предпринимали попытки склонить Мазепу на свою сторону.

В 1689 году к Мазепе приехал шляхтич Доморацкий с письмом от львовского епископа И.Шумлянского, принявшего унию. В конце 1689 и в начале 1690 года у польского короля Яна III Собесского появляется некий монах Соломон с письмами, якобы от Мазепы, в которых гетман жаловался на утеснения, терпимые малороссиянами от Москвы, желал снова воссоединить Украину с Речью Посполитой и просил о королевской протекции. Король не поверил в подлинность писем, задержал Соломона, и тот под угрозой пытки признался, что письма были фальшивыми.

Мазепа и в том, и в другом случае повел себя, как подобает верному царскому подданному. Доморацкого арестовал, доложил о нем в Москву, велел допросить под пыткой, после чего вместе с полученными на допросах сведениями также отослал в Москву. Получив известие о задержании в Польше монаха Соломона, Мазепа посоветовал московскому правительству потребовать выдачи задержанного, и сам обратился к польскому коронному гетману, добиваясь отсылки Соломона в Москву.

На допросе Соломон (в миру Семен Троцкий) показал, что действовал по наущению племянника бывшего гетмана И.Самойловича – Михаила Василевича-Галицкого, которого на основании этих показаний приговорили к ссылке в Сибирь. С.Троцкий – “расстрига Сенька” – был осужден на смерть, привезен в Батурин, и там казнен. Таким образом Мазепа избавился от одного из своих противников – М.Василевича, и одновременно засвидетельствовал свою преданность Москве.

В официальной российской историографии бытовало мнение, что Мазепа уже тогда действовал как изменник, однако Н.Костомаров полагал, что для этого нет никаких оснований. «Невозможно, чтобы Мазепа, доверивши Соломону такое страшное для себя дело, сам потом добивался, чтобы Соломона выдали в Москву и допрашивали его там, а не в Батурине», – отмечал Н.Костомаров и добавлял: «Не следует допускать тайной измены в 1690 году на том только основании, что этот человек оказался изменником через 18 лет». Кроме того, Н.Костомаров указывал: «Мазепа ничем не мог быть побуждаем к измене: польская сторона не была могущественна, а московская слишком слаба. Мазепа не был еще тайным врагом русского царя и русской державы, потому что это не представляло ему никаких выгод».

Избавляясь от явных противников из окружения бывшего гетмана Самойловича, Мазепа в то же время не мог доверять и своим сторонникам, свергнувшим Самойловича, которые вызывали у Мазепы не меньшее опасение, нежели явные противники. Ведь если участники низложения Самойловича смогли организовать и успешно осуществить заговор против Самойловича, значит, они могли бы при желании повторить то же самое и с ним, Мазепой. Поэтому, оказывая внешнее благорасположение этим людям, Мазепа тайно посылал на них доносы в Москву, и так, опираясь на поддержку царского правительства, одного за другим устранял тех, кого считал для себя опасными.

В то же время Мазепа формировал новую старшинскую верхушку, выдвигая на первые места своих родственников (нежинский полковник И.Обидовский, киевский полковник К.Мокиевский, А.Войнаровский), свояков (лубенский полковник Д.Зеленский, гадяцкий полковник С.Трощинский, прилуцкий полковник Д.Горленко) или просто преданных ему людей, каким был, к примеру, генеральный писарь П.Орлик.

Мазепа, зная о печальной участи, постигшей его предшественников, с самого начала своего гетманства твердо усвоил, что успешно противостоять интригам казацкой старшины можно только располагая поддержкой Москвы.

Как писал украинский историк Б.Крупницкий в своей, изданной в 1942 году в Лейпциге, книге “Hetman Mazepa und seine Zeit (1686-1709)”:

«Вообще первый период деятельности нового гетмана можно охарактеризовать как честное и усердное сотрудничество в рамках политики, предначертанной московским правительством. Связь Гетманского государства с Москвой была свершившимся фактом; было чрезвычайно опасно предпринять какую-нибудь попытку к ее ослаблению (Die Verbindung des Hetmanstaates mit Moskau war eine feststehende Tatsache; es war ausserst gefarlich einen irgendwie gearteten Versuch zu ihrer Lockerung zu machen). В Украине гетман должен был считаться со многими завистниками и интриганами, которые присматривали за каждым его шагом, и при общеизвестной недоверчивости русских ему могла быть уготована такая же судьба как Самойловичу и его равным образом высланному в Сибирь предшественнику Многогрешному. Также народная масса была малонадежна, как и соседняя Запорожская Сечь».

Заметим, что Б.Крупницкий употребил здесь термин Hetmanstaat, что дословно переводится как “Гетманское государство”, “Гетманская держава”, в действительности же воссоединенная с Великороссией часть Малой Руси, на которую распространялась власть гетмана, называлась просто Гетманщиной. Кроме того, мы не случайно привели часть цитаты также и на языке оригинала. Потому что в украинском переводе этого самого – лейпцигского 1942 года – издания книги Б.Крупницкого – “Гетьман Мазепа та його доба” – выпущенном в Киеве в 2001 году (переводчик О.Струкевич), данная фраза звучит следующим образом: «Залежність Гетьманської держави від Москви стала доконаним фактом. У цьому чаїлася неабияка загроза. Найменший вияв самостійності розцінювався як сваволя, й у відповідь вживалися заходи для послаблення Української держави». («Зависимость Гетманского государства от Москвы стала свершившимся фактом. В этом крылась немалая угроза. Малейшее проявление самостийности расценивалось как своеволие, и в ответ принимались меры для ослабления Украинского государства».) Как видим, переводчик не только исказил смысл этой фразы, но еще и добавил в нее отсебятину про “Украинское государство”.

Вот такими методами украинское авторы создают у современного читателя впечатление о существовании в конце XVII века “Украинского государства”.

Однако вернемся к начальному периоду деятельности Мазепы.

Ф.Уманец, не отрицая того очевидного факта, что впоследствии «Мазепа изменил Петру», тут же добавлял, говоря о Мазепе в период конца 80-х и большей части 90-х годов XVII века: «но в его жизни было время, когда он был самым искренним сторонником Петра и стоял за тесный союз с Москвою».

Поддержка Москвы была нужна Мазепе не только для нейтрализации старшинских интриг, но и для сохранения стабильного положения во всей Гетманщине. Если во время восстания Б.Хмельницкого паны с Украины были изгнаны, то при гетмане Самойловиче, а в особенности при Мазепе стало появляться новое панство, в которое превращалась казацкая старшина. Крупные землевладельцы – “державцы” – облагали крестьян – посполитых – податями, устанавливали разнообразные “подданские” повинности и постепенно вводили панщину, на что посполитые отвечали беспорядками и бунтами. Гетман не мог использовать для усмирения этих выступлений казацкое войско, потому что и среди казачества нарастало недовольство гнетом старшины. В 1690 году запорожцы упрекали Мазепу в том, что старшина «не токмо народ посполитой дачами великими обложили, но не мало и козаков уже всех в подданство себе подворотили и полчан своих ни во что обратили».

Не полагаясь на казацкие полки, Мазепа рассматривал в качестве преданной лично себе военной силы наемные (охотницкие) войска – конные (компанейцев) и пешие (сердюков), численность которых он постоянно увеличивал. «Но, – как отмечал украинский историк А.Оглоблин (Мезько-Оглоблин), – между казацким и охотницким войском всегда был антагонизм, постоянные трения, недоразумения, конфликты, а иногда даже вооруженные столкновения. А главное – наемное войско было очень непопулярным среди украинского населения, которому слишком досаждали компанейские и сердюцкие постои».

Очевидно, что процесс расслоения казачества, образования крупных землевладений и усиления зависимости посполитых от “державцев” не был порождением злой воли Мазепы, а развивался объективно, то же самое происходило бы при любом другом гетмане, но массы простого народа знали, что гетманом является не кто-нибудь, а Мазепа, и на него обращали свое недовольство. «В народных массах Мазепа никогда не был популярен, как гетман панский, старшинский…», – указывал М.Грушевский.

Почитатели Мазепы уверяют, что гетман старался защищать крестьян от гнета землевладельцев, но и они не могут отрицать того, что в социальной политике Мазепа, как и его предшественники, опирался на казацкую старшину, что вполне естественно, так как не мог же Мазепа, сам будучи крупным землевладельцем и первым лицом среди казацкой старшины, опираться на простонародье. И.Борщак по этому поводу говорил:

«Мазепа сознательно выбирает базой своей власти старшину, из которой хочет создать аристократическое сословие, невзирая на то, что хорошо знал все “шатости” этой старшины между Москвой и Варшавой. […]

И Мазепа щедро одаривает имениями старшину, сурово и немилосердно уничтожает все попытки крестьян к эмансипации. В спорах казаков со старшиной он становится на стороне последней».

Но и старшина, склонная плести интриги против гетмана, чтобы не допускать чрезмерного усиления его власти, не являлась надежной опорой Мазепы. Поэтому в условиях, когда гетман не мог полностью опереться практически ни на одно из сословий, гарантировать устойчивость гетманской власти была способна только Москва, и замышлять в такой обстановке заговор против Москвы представлялось делом заведомо гиблым. Ф.Уманец отмечал:

«Верность гетмана Москве прежде всего вытекала из того, что, без Москвы, у него нет точки опоры. Народ и старшина сами выдавали или казнили измену. Положим, они делали это не из привязанности к Москве, а в силу ненависти к полякам, по личным счетам или из склонности к безначалию. Но от того, что противная партия, обыкновенно, только по недоразумению “играла в руку” Москве, изменившему было не легче. Предупрежденный Брюховецким, Многогрешным, Самойловичем, Выговским, Немиричем, и многими другими, Мазепа понимал, что измена не имеет под собою почвы и оставался на стороне Москвы».

В январе 1700 года по царскому приглашению гетман отправился в Москву, где был милостиво принят царем Петром и награжден недавно учрежденным орденом св.Андрея Первозванного.

Украинский историк И.Крипьякевич писал: «Этой политике сотрудничества с Москвой Мазепа оставался верен на протяжении почти двадцати лет своего гетманства. Но настали события, которые вынудили его ступить на другой путь. В 1700 г. началась северная война, – Россия вступила в борьбу со Швецией и втянула в нее также Украину».

В Северной войне союзником России был король польский и курфюрст саксонский Август II. Вторгшиеся в Польшу шведские войска под командованием короля Карла XII, проявившего себя блестящим полководцем, нанесли войскам Августа II ряд поражений и заняли значительную часть Польши, после чего Карл XII склонил часть польской шляхты выбрать нового короля – шведского ставленника Станислава Лещинского.

В ноябре 1705 года между Карлом XII и Станиславом Лещинским был заключен договор, согласно которому Карл, в частности, обязывался после победы над Россией вернуть Речи Посполитой провинции, утраченные ею в последней войне. Это означало, что при условии победы Карла XII Польше были бы возвращены ранее принадлежавшие ей земли, которые согласно Андрусовскому перемирию 1667 г. и так называемому “Вечному миру” 1686 г. перешли к России, в том числе и территория Гетманщины.

Не дожидаясь пока шведы начнут вторжение в Россию, Станислав Лещинский через своих эмиссаров стал предпринимать попытки привлечь на сторону шведской коалиции гетмана Мазепу.

Но что характерно, Мазепа не спешил вступать в открытую борьбу за “волю Украины” под шведским флагом. Мало того, получаемые им от Станислава Лещинского письма, Мазепа пересылал царю Петру. Так, к примеру, когда Мазепа в сентябре 1705 года находился в лагере под Замостьем, к нему от Станислава Лещинского прибыл тайный посланник Франтишек Вольский. Мазепа, наедине выслушав Вольского, после завершения секретной аудиенции приказал его арестовать и допросить под пыткой, а привезенные Вольским “прелестные письма” отослать царю. Но в то же время Мазепа уже начинает двойную игру. Прибыв в ноябре 1705 года на Волынь, гетман остановился в Дубно, откуда ездил в Белую Криницу, где встречался с княгиней Анной Дольской, вместе с которой крестил дочь, родившуюся у ее сына, и имел с княгиней продолжительные “денные и нощные” беседы, а возвратившись в Дубно, велел своему генеральному писарю Орлику написать благодарственное письмо княгине и послать ей шифр (“ключ циферный”) для дальнейшей переписки.

В марте 1706 года, находясь в Минске, Мазепа получил от княгини Дольской “малое письмечко цифрами писаное”. В нем княгиня сообщала гетману о возвращении своего посланца от какого-то двора с письмом от какого-то не названного короля. После прочтения Орликом расшифрованного письма, Мазепа взял его и, как впоследствии писал Орлик, «засмеявшися, сказал тые слова: “дурная баба! Хочет через мене царское величество обмануть, […] Уже я о том еи дурачестве государю говорил, которому его величество посмеялся”». При этом Орлик замечает, что никакого подозрения «о его Мазепиной измене не имел».

По мнению Н.Костомарова, вероятно, так и было на самом деле.

«Соображая обстоятельства, – писал Н.Костомаров, – можно допустить, что и в самом деле Мазепа в это время не решался еще на измену, потому что могущество Карла не достигло еще такой высоты, чтобы верность врагу шведского короля становилась до крайности опасною, а царское могущество упало до того, чтобы не возбуждать к себе страха за будущее».

Если Н.Костомаров полагал, что в 1706 году Мазепа еще не стал по-настоящему на путь измены, то поклонники Мазепы считают невыгодным, с точки зрения создания образа Мазепы как “украинского патриота” и “борца за независимость Украины” признание того факта, что на протяжении почти двадцати лет своего гетманства Мазепа верно служил Москве. Как пишет канадско-украинский автор Р.Млыновецкий:

«Московские историки и те “малороссийские”, которые вследствие своего москвофильства относятся с едва прикрытой ненавистью к гетману Мазепе, чтобы бросить на него большую тень, с особым воодушевлением доказывают, что гетман Иван Мазепа на протяжении долгих лет своего гетманства был самым искренним и самым верным сотрудником Москвы. Такой тезис с одной стороны, делает так называемую “измену” еще “более черной”, а с другой, – московских политиков, которые так и не распознали политику Мазепы, которые не умели ее разгадать, оправдывает от упреков в неразумии и недальновидности».

Следует заметить, что Р.Млыновецкий представляет самую крайнюю позицию в “мазепознавстве”. Он буквально обожествляет Мазепу, причисляя к “москвофилам” даже тех украинских авторов, которые, в целом весьма хвалебно отзываясь о Мазепе, допустили в своих сочинениях высказывания или привели сведения, вызывающие хотя бы малейшее сомнение в безусловной святости и непогрешимости Мазепы. Р.Млыновецкий подвергает нападкам упомянутых нами И.Борщака, М.Грушевского, И.Крипьякевича, А.Оглоблина, однако не оспаривает отдельных положений, находящихся в книге Ф.Уманца и в письме П.Орлика, явно не согласующихся с его позицией, а просто умалчивает о них.

Для того, чтобы снять с Мазепы наброшенную на него московскими историками и “москвофилами” тень сотрудничества с Москвой, почитатели Мазепы стараются отодвинуть время пробуждения у него изменнических настроений как можно дальше назад. К примеру, Ф.Уманец предполагает, что «первые несомненные признаки измены Мазепы» обнаруживаются около 1698-99 года, подтверждением чего должно служить, как он пишет, «одно из стихотворений, созданных данной эпохой», а именно, «Известная “Дума”, приписываемая гетману Мазепе».

Речь идет о стихотворении, содержащем в частности, призывы “набивать самопалы, добывать сабли и боронить вольности”, по поводу которого В.Кочубей, пославший донос на Мазепу, во время допроса весной 1708 года показал, что эту “песню” дал ему архимандрит Никон лет десять назад и сказал, “что ту песню скомпоновал он гетман”. На этом основании Ф.Уманец, отнимая от 1708 г. лет десять, и получил 1698-99 г.

Р.Млыновецкий идет дальше и, во-первых, говорит о “Думе” не как о приписываемой, а как о безусловно принадлежащей Мазепе, а во-вторых, относит ее появление к более давнему времени – к 1685 году, и на этом основании делает вывод:

«Текст “Думы” в целом ясно доказывает, что гетман Мазепа был патриотом-державником, который мечтал про объединение всех сил для вооруженной борьбы со всеми врагами Украины (турками, поляками и москвинами) и про полное освобождение матери Украины».

Несколько далее эта мысль подтверждена дополнительно:

«“Дума” Мазепы является одним из наиболее убедительных доказательств того, что гетман Иван Мазепа, как и семья, из которой происходил, горячо любил Украину и мечтал о ее освобождении из московских тисков».

Таким образом, одним из “наиболее убедительных”, а применительно к периоду до начала Северной войны, единственным “убедительным” доказательством готовности Мазепы к борьбе против Москвы является всего лишь приписываемое Мазепе стихотворение. И в связи с этим поставим вопрос: можно ли упрекать в неразумии и недальновидности московских политиков за то, что они не привлекли к ответственности по обвинению в измене человека на основании только приписываемого ему стихотворения, в то время как двадцатью годами безупречной службы этот человек доказал свою преданность Москве?

А то, что преданность Мазепы Москве подтверждалась его делами, не может отрицать даже Р.Млыновецкий, который пишет:

«Доказывать, что Мазепа был сторонником Москвы, или по крайней мере верным слугой, тем легче, что гетман не только сам, чтобы не раскрылись его планы, принимал меры для того, чтобы всех убедить вокруг в своей преданности Москве, но и зная, во что превратилась украинская старшина, зная ее корыстность, эгоизм и интриганство, скрывал свои намерения и чувства в глубочайшей тайне».

«Единственным способом, который оставался еще в распоряжении Мазепы, было вызвать у москвинов полную уверенность, что Москва не может найти среди украинцев более преданного себе человека чем Мазепа. Эта уверенность должна была быть настолько большой, чтобы об нее разбивались всякие старшинские попытки пошатнуть положение гетмана или же и подготовить новый переворот.

Все это определило заранее поведение гетмана, который, с одной стороны, должен был убеждать москвинов в своей преданности и время от времени давать какие-то доказательства этого, а с другой стороны не мог выдать хотя бы словом ни одному из старшин своих планов и мечтаний».

Следовательно, считая Мазепу убежденным врагом Москвы, мы должны будем признать, что он неуклонно руководствовался правилом, что лучший способ конспирации – это ничего не делать; и в глубокой от всех тайне мечтая о борьбе за волю Украины, на деле верой и правдой служил Москве, не вызывая у нее ни малейшего сомнения в своей безграничной преданности.

То обстоятельство, что единственным подтверждением антимосковской деятельности Мазепы в период, предшествующий началу Северной войны, является только приписываемое Мазепе стихотворение, не удовлетворило современного украинского автора С.Павленко, который издал в 1998 году книгу под названием “Міф про Мазепу”. В этой книге С.Павленко взялся опровергать “мифы о Мазепе”, каковых насчитал двенадцать. Пропуская “мифы”: первый – “1644 год – время рождения Мазепы“; второй – “кровная принадлежность к Польше”; третий – “скандальное возвращение в Украину”; четвертый – “взятка В.Голицину”, остановимся на непосредственно связанном с темой, о которой мы сейчас ведем речь, “мифе” пятом – “двадцать лет верноподданно служил царю”.

Чтобы развеять этот “миф”, С.Павленко не нашел ничего лучшего, чем извлечь эпизоды с монахом Соломоном и шляхтичем Доморацким и выдать их за подлинные свидетельства антимосковской деятельности Мазепы. Любопытно, что в своем стремлении доказать, что Мазепа действовал во вред Москве еще в 1689-1690 годах, С.Павленко идет вразрез с линией Р.Млыновецкого, всячески отрицавшего любые связи Мазепы с поляками, и в то же время солидаризируется с мнениями российских официальных историков Н.Г.Устрялова и С.М.Соловьева, писавших о наличии таких связей в указанный период.

Ссылки на весьма сомнительные эпизоды сношений Мазепы с польским королем Яном III Собесским и епископом Шумлянским, если и могут свидетельствовать об антимосковских настроениях Мазепы, то одновременно опровергают версию о Мазепе как об украинском самостийнике и могут служить только для подтверждения версии о нем, как о польском агенте. Поэтому образ Мазепы как последовательного самостийника здесь у украинских авторов явно не вырисовывается и, во избежание очевидных разногласий, им надо выработать какую-то единую позицию: либо признать, что Мазепа сотрудничал с поляками, либо смириться с тем, что он верно и преданно служил Москве.

Однако, если принять версию, что Мазепа, пусть и не с момента Коломацкой рады, но по крайней мере после начала Северной войны пришел к мысли о необходимости борьбы против Москвы, тогда возникает надобность пояснить такие факты, как упомянутый случай с Вольским, арестованным по приказу Мазепы. Кроме того, еще в 1703 году Мазепа доносил царю о том, что стародубский полковник Миклашевский ведет тайную переписку со злонамеренными поляками; в 1705 году Петр приказал казнить кобецкого сотника Мандрыку за дерзкие речи о нем и о Мазепе.

«…Почему же свое опасное дело он Мазепа начинает выдачею своих вероятных союзников?» – задается вопросом Ф.Уманец, и предлагает два возможных ответа: «Мазепа отказывается от своих, потому что они слишком рано “перешли Рубикон”. Но также возможно, что выдавая своих Мазепа, просто, решился представить такие доказательства верности, которые удовлетворяли бы самым капризным требованиям, – принести такие жертвы, перед которыми остановилась бы самая болезненная подозрительность».

Значит, Мазепа, этот “убежденный противник Москвы”, не только не оказывал поддержки другим противникам Москвы, но и выдавал их Москве. Поведав об этом, тот же автор далее, прямо-таки захлебываясь от восхищения, воспевает измену Мазепы:

«Как бы то ни было, это не измена какого-нибудь Кости Гордиенка, Орлика или вообще “шатостного человека” времен Руины. Здесь – не обыкновенная скрытность и вульгарный обман дюжинного заговорщика. Это – совершенство находчивости. Это измена артистической отделки, старинного итальянского письма, чарующей глаз простоты и свежести красок».

Насладившись артистизмом и чарующими красками мазепинской измены, Ф.Уманец, однако, замечает: «Спешим закрыть эту главу с тем же чувством, с каким непривычный зритель спешит оставить анатомический театр и залу вивисекций».

В 1706 году развитие событий приняло неблагоприятный оборот для Петра I и Августа II. Русские войска отступили из-под Гродно, возникла угроза вторжения шведов в Малороссию. Петр I приказал спешно сооружать укрепления под Киевом.

В Киеве, куда гетман прибыл в конце июня 1706 года, он опять получил письмо от княгини Дольской. В этом письме, как сообщает Орлик, княгиня просила Мазепу от имени короля Станислава, «чтоб дело намеренное зачинал», будучи уверенным, что скоро прибудет с Волыни целое шведское войско, и все желания Мазепы будут исполнены.

Выслушав письмо «(яко видимо было) с великим гневом», Мазепа «начал княгиню поносить тыми словами: “проклятая баба обезумилася; […] беснуется тая баба, хочет мене, ношеного и искусного птаха, обманить; на беду бы мне крайнюю пошло, когда бы единой бабе дал прелститися; возможное ли дело, оставивши живое, искать мертвого и отплывши единого брега, другого не достигнуть? Станислав и сам не есть надежен своего королевства; […] Состарелемся служачи царскому величеству и нынешнему и отцу и брату его величества верне […] а теперь при кончине веку моего единая баба хочет мене обманити!”»

Сказав это, Мазепа взял шифрованный оригинал письма и его перевод, и сжег, а Орлику велел писать «до тоей проклятой бабы цифрами».

Мазепа просил княгиню прекратить корреспонденцию, которая может погубить и его жизнь, и его честь. «И не токмо ваша княжая милость не надейся, но и не помышляй о том, чтоб я при старости моей верность мою царскому величеству повредил, которую от молодших лет моих досели нерушимо сохранил и в оной умерти желаю, не хотячи и за живота, и по смерти моей, безчестного изменнического пороку и имени на особу мою нанесть…».

Как мы видим, летом 1706 года Мазепа еще не раскрывает своих изменнических замыслов даже перед очень близким к нему человеком, каким был Орлик; гетман все еще не уверен в достаточной силе Станислава Лещинского и Карла XII, а также, заметим, кстати, что как бы сейчас поклонники Мазепы ни старались стереть с него клеймо изменника, сам Мазепа прекрасно понимал, что его переход на сторону противников Петра будет являться изменой и ляжет пятном на его честь.

Отправил ли Мазепа княгине Дольской это письмо или написал ей какое-то другое, Орлику осталось неизвестным.

Карл XII не пошел, как опасался Петр I, в Малороссию, а двинулся в Саксонию, где принудил Августа II заключить мир. В соответствии с мирным договором, подписанным представителями Августа II и Карла XII в Альтранштадте в октябре 1706 года, Август отказывался от польской короны, признавал польским королем Станислава Лещинского и разрывал все союзы, направленные против Швеции, в первую очередь с Россией.

Таким образом, этот успех Карла лишал Россию единственного союзника и оставлял ее один на один с грозным и доселе непобедимым врагом, каким был шведский король. Становилось очевидным, что теперь основной удар Карла будет нанесен по России.

Со времени получения в Киеве письма от княгини Дольской, в течение года Мазепа не давал Орлику для расшифровки писем от нее. Казалось, что с уходом шведских войск в Саксонию она оставила эту переписку. Один раз только было письмо из Львова, в котором княгиня, не касаясь каких-либо политических вопросов, предупреждала Мазепу, передавая слышанные ею слова генерала Рена (Ренне), что князь Меншиков «яму под ним, Мазепой, роет» и «хочет, его отставя, сам в Украине быть гетманом», а на обращенный ею к Б.П.Шереметеву вопрос, почему никто его, Мазепу, из добрых приятелей не предостережет, якобы получила ответ: «Не возможно, и мы сами много терпим, но молчать принуждены».

Мазепе вообще было не по душе возвышение Меншикова, в особенности же он счел для себя оскорбительным, когда во время похода на Волынь, предпринятого после ухода оттуда шведов, Петр поставил Мазепу под командование Меншикова. Мазепа говорил, что ему не так было бы обидно, если бы его поставили под команду Шереметева или иного высокоименитого и от предков своих заслуженного человека.

Выслушав письмо княгини Дольской, Мазепа сказал Орлику: «Свободи мене, Господи, от их панованя», и велел отписать княгине, «благодарствуя ей за приязнь и пересторогу».

Выдвигая молодого и энергичного Меншикова, царь Петр не намеревался ставить его на место Мазепы, и по-прежнему безусловно доверял гетману, который, несмотря на свой почтенный возраст, все-таки успешно справлялся с задачей поддержания порядка в Гетманщине. Но сведения, полученные от княгини Дольской, должны были поколебать у Мазепы уверенность в прочности его положения. К тому же военная ситуация, складывающаяся неблагоприятно для Петра I, располагала Мазепу к сближению с противниками царя. Вскоре факт контактов Мазепы со Станиславом Лещинским открылся для Орлика.

16 сентября 1707 года Мазепа дал Орлику новое письмо от княгини Дольской, велел его распечатать и прочитать. Но, раскрыв обертку, Орлик обнаружил в ней, кроме письма от княгини, другое письмо с печатью и подписью Stanislaw Krol. Прочитав его, Мазепа ужаснулся и произнес: «О, проклятая баба, погубишь мене!» Затем, после длительного молчания, спросил Орлика, посылать ли это письмо царскому величеству или удержать? Орлик ответил, что надобно посылать. «А тое я ему молвил, не помышляя о его измене», – писал впоследствии Орлик.

На другой день Мазепа вызвал Орлика и сказал, что прежде времени не смел «намерения моего и тайны тоей объявлять, якая тебе вчерась по случаю открылася…». Чтобы было понятно, что же там открылось, приведем текст перевода письма Станислава Лещинского к Мазепе:

«По наследственной нашей к знатному народу Запорозкому благосклонности, благовременно вам, вельможный господин гетман, напоминаем, дабы всех преславных и вольных козаков предостерегли, дабы вскоре к нам, как к наследственному государю своему, приступили и приходили. Таким образом, мы могли бы упредить опасности, которыя могут воспоследовать; мы же тот народ всегда готовы отечески принять и удовольствовать. 15-го августа 1707 года. Станислав король».

Поскольку Мазепе надо было объяснить, почему он вступил в переговоры со Станиславом Лещинским, Мазепа клятвенно заверил Орлика, что сделал это «не для приватной моей ползы, не для вышших гоноров, не для болшаго обогащения, а ни для инных яковых нибудь прихотей, но для вас всех, под властию и реиментом моим зостаючих, для жон и детей ваших, для общаго добра матки моей отчизны бедной Украины, всего войска Запорожскаго и народу Малороссийскаго, и для подвышшеня и расширеня прав и вольностей войсковых…».

Эти слова Мазепы обычно и служат для украинских авторов несомненным подтверждением патриотических намерений гетмана. Но спрашивается, а что он мог еще в этой ситуации сказать? Допустим, однако, что Мазепа действительно решил окончательно порвать с Петром и вступить в борьбу за “волю Украины” на стороне Станислава Лещинского и Карла XII, руководствуясь при этом исключительно патриотическими побуждениями. Сделав такое допущение, посмотрим, что дальше сообщает Орлик.

Произнеся свою клятву, Мазепа поцеловал крест и, обращаясь к Орлику, предложил ему присягнуть, «что мне додержишь верности своей и секрету».

«По совершении присяги, – пишет Орлик, – дерзнул я сказать ему Мазепе тое: “с самой присяги вижу усердную велможности вашей ревность и отеческое о отчизне своей и о всех нас промышление и попечение, но хто может судьбы Божии изследовать, який он настоящей войне предел положил и при ком будет викториа? если при Шведах, то велможность ваша и мы все щасливчии; а если при царском величестве, то и мы пропадем и народ погубим”. Отвещал мне Мазепа на тое: “яйца курицу учат! албо ж я дурак прежде времени отступать, пока не увижу крайней нужды, когда царское величество не доволен будет, не токмо Украины, но и государства своего, от потенции Шведской оборонить;..”».

Далее Мазепа еще раз повторил ту же мысль: «однак верность мою к царскому величеству поти буду непременно продолжать, пока не увижу, с якою потенциею Станислав к границам Украинским прийдет и якие будут войск Шведских в государстве Московском прогресса;..».

Из сказанного со всей очевидностью вытекает, что Мазепа не намеревался во что бы то ни стало переходить на сторону противников царя Петра и, соответственно, отрывать Украину от Великороссии, а собирался сделать это лишь при условии, если станет ясно, что царь окончательно проиграл войну. Значит, если бы Мазепа полагал, что победа будет на стороне Петра, то и он оставался бы с Петром, а Украина по-прежнему находилась бы под властью царя.

Но тогда нам надо или признать, что в понимании Мазепы “добро матки отчизны бедной Украины, всего войска Запорожского и народа малороссийского” в случае победы Петра I заключалось бы в том, чтобы по-прежнему оставаться в единстве с Великороссией, или же прийти к выводу, что выбор Мазепы определялся явно не идейными соображениями, а просто личным стремлением приспособиться к ситуации.

Обычно в качестве мотива, побудившего Мазепу к переходу на сторону противников Петра I украинские авторы приводят перечень всяческих тягот, которые пришлось переносить Украине во время Северной войны. Как пишет И.Крипьякевич: «Чтобы противостоять наступлению Карла XII, царь Петр старался использовать все силы и средства своей империи, а от Украины требовал таких же усилий, как от московских провинций, не считаясь ни с договорами, ни с хозяйственными обстоятельствами, ни с политическими настроениями».

Естественно, что война ухудшила положение населения; казаков посылали в дальние военные походы, использовали на строительстве укреплений, в частности киевской крепости, где, между прочим, работали также и великорусские стрельцы; война требовала поставки различных припасов.

Но Мазепа, как видно из его же слов, обращенных к Орлику, ставил вопрос о переходе на сторону противников Петра I в зависимость не от степени тягот, возлагаемых на жителей Украины, а увязывал его с тем, будет ли царь Петр достаточно силен, чтобы оборонить свое государство или нет. Только убедившись, что успех сопутствует Карлу XII и Станиславу Лещинскому, гетман был намерен присоединится к ним.

Следовательно, в складывающейся ситуации Мазепа готовил почву, чтобы в случае надобности поступить точно так же как он делал и раньше – покинуть сторону, терпящую поражение, и примкнуть к победителю.

2. Роковое решение

Генеральный писарь Орлик, волею случая посвященный в тайну сношений гетмана Мазепы со шведским ставленником на польском троне Станиславом Лещинским, все-таки посоветовал Мазепе отослать письмо, полученное от Станислава Лещинского, царю Петру, чтобы тем самым подтвердить свою верность, и подготовил сопроводительное письмо от имени гетмана, в котором, в частности, говорилось:

«…Я убо, верный вашего царского величества подданый пребывая аки столп непоколибимый в истинной моей непорушимой верности. [...] а яко прежде сего, все тые лестные, прелестные и враждебные писма, […] тако и ныне последний Лещинского листок, для ведома хитростей и прелестей его, вашему царскому величеству посылаю, и покорне прошу, дабы ваше царское величество в непременной своей монаршей милости и призрению мене, гетмана, верного своего подданого, изволил сохраняти, его же высокодержавную десницу с доземным поклонением лобызая и пребываю непременне.

Вашего царского величества верный подданый, слуга наинижайший Иван Мазепа гетман».

Заметим здесь, как подписывались письма гетмана Мазепы к царю. Это следует помнить, когда приходится читать в сочинениях украинских авторов о том, что Мазепа был главой “Украинской державы”.

Отправлять это письмо Мазепа, впрочем, побоялся. Его связи с противником зашли уже слишком далеко, и лишний раз привлекать к ним внимание царя он посчитал опасным.

В ноябре 1707 года Станислав Лещинский направил универсал «гетману, наказному, полковникам, атаманам, есаулам, молодцам и всей черни войска нашего запорожского заднепровского и всей Украины». Говоря, что пришла пора «преславный казацкий народ» отдавать под высочайшую опеку наследственных государей, польских королей, он обращался к ним как «польский король, правдивый от веков государь Украины, к своим подданным, как милосердный отец к блудным сыновьям» и призывал их, чтобы сбросили с себя ярмо чужого и несправедливого господства и возвращались «к давним свободам и вольностям под отеческое и наследственное господство польского королевства». Польский король поручал для всеобщего осведомления огласить этот универсал во всех полках и публичных местах.

Из содержания данного универсала, который был доставлен Мазепе в конце 1707 года иезуитом Заленским, видно, что Станислав Лещинский рассматривал Мазепу не как равноправного партнера по переговорам, а относился и к нему лично, и ко всему войску Запорожскому как к своим подданным, как к “блудным сыновьям”, которые должны вернуться под власть своего государя, польского короля.

Мазепа поддерживал сношения с противниками царя Петра и по другим каналам, не известным Орлику. По сообщению Нордберга, бывшего при короле Карле XII лютеранским пастором и придворным проповедником, в октябре 1707 года у короля Станислава Лещинского был тайный посланец от Мазепы. Этот посланец от имени Мазепы говорил так:

«Всем известно, что московские ратные люди большие трусы, и хотя хвастают, что с твердостью будут ожидать нападения от шведов, но всегда разбегаются. Мазепа предлагает королю польскому и шведскому свое содействие и заранее обещает устроить мосты для шведского войска, если короли станут покровительствовать его намерениям. Московское войско, которого будет в Украине тысяч шесть или семь, все будет истреблено».

О переговорах Мазепы с поляками знал очень узкий круг людей из старшинской верхушки, однако даже на них Мазепа не мог полностью положиться, и в начале 1708 года оказался на грани провала. Генеральный судья В.Кочубей и полтавский полковник И.Искра сообщили царю Петру об этих тайных переговорах Мазепы. Но, хотя княгиня Дольская и старалась поколебать уверенность Мазепы в прочности его положения, доверие царя Петра к Мазепе было безграничным, что спасло Мазепу и стоило жизни Искре и Кочубею. Они были осуждены на смерть, выданы Мазепе и казнены 14 июля 1708 года в казацком лагере под Борщаговкой, около Белой Церкви.

Украинские историки считают невыгодным с точки зрения создания образа гетмана Мазепы как символа украинского национального движения, акцентировать внимание на сношениях Мазепы со Станиславом Лещинским, понимая, что независимость Украины никак не укладывалась в рамки польских интересов, и никакой украинской независимости поляки бы не допустили, а поэтому предпочитают говорить о том, что Мазепа якобы стремился обойти поляков и установить прямые контакты с Карлом XII.

Однако, как отмечает А.Оглоблин: «Все известные нам сношения между Мазепой и шведским королем до самого вступления шведов на территорию Украины велись через польские каналы. Нельзя сомневаться, что всякие попытки Гетмана получить от Карла XII признание украинской государственной независимости должны были натолкнуться на решительное сопротивление с польской стороны, да и в конечном счете, это противоречило бы союзному договору между Швецией и Польшей».

И тем не менее названный автор, понимавший, как видно из приведенного высказывания, реальное положение дел, следуя заданным установкам, пишет:

«Можно, в самом деле, восторгаться чудесной дипломатической игрой Мазепы. Главная ставка Гетмана – союз со Швецией, и как тактично, осторожно, глубоко конспиративно ведет он переговоры с Карлом XII! Никто, даже ближайшие и наиболее доверенные помощники Гетмана, ничего не знали про эти переговоры и про настоящее их содержание. До самого конца гетманства Мазепы, до его смерти, высшая старшина не знала по сути ничего в этом деле».

Но возникает вопрос: чем же тут восторгаться, если никто ничего не знал о содержании этой “чудесной игры”? Впрочем, к чему в результате вся эта игра привела, известно достаточно хорошо.

Вопрос о том, был ли между Мазепой и противниками Петра I – Карлом XII и Станиславом Лещинским, еще до перехода Мазепы на их сторону заключен какой-либо договор, является спорным. В приложении к историческому труду шведского автора Густава Адлерфельда содержатся сведения, что в 1708 году Мазепа через своего тайного агента заключил договор с Карлом и Станиславом. С первым условия были временные и касались только военных действий. Мазепа просил Карла вступить на Украину со своим войском и освободить казаков от “московской тирании”. Со своей стороны он обязывался, в частности, передать шведам для зимних квартир укрепленные места в Северщине: Стародуб, Мглин, Новгород-Северский и другие города, причислявшиеся прежде к Великому Княжеству Литовскому, а также обязывался доставлять из Украины продовольствие для размещенных там шведских войск. При этом предполагалось, что Карл с остальным шведским войском направится на Москву.

Договор со Станиславом Лещинским предусматривал, что вся Украина с Северским княжеством, с Черниговом и Киевом, а также и Смоленск присоединятся к польской Речи Посполитой, а Мазепе в вознаграждение за такую услугу был обещан княжеский титул и предоставлялись во владение воеводства Полоцкое и Витебское на таких правах, на каких владел герцог курляндский подвластным ему краем. Наконец предусматривалось, что будет определен день, когда Мазепа созовет своих полковников, объявит им договор и постарается уговорить их добровольно принять его, так как этот договор позволяет им возвратить себе прежнюю вольность, «от которой московиты оставили им одну тень».

Ф.Уманец категорически отрицал возможность заключения такого договора, приводя по сему поводу весьма оригинальное объяснение: «Так как все предприятие Мазепы основано на соображении: события должны сами сложиться в пользу независимой Малороссии, – не было надобности в трактатах с Карлом XII или поляками».

Украинские историки, обсуждая в 1909 году вопрос о соглашении Мазепы с Карлом XII, или игнорировали сообщение о договоре, содержащееся в книге Адлерфельда, или выражали сомнение в его достоверности на том основании, что «до сих пор не найдено никакого документального свидетельства о непосредственных сношениях Мазепы с Карлом XII до октября 1708 г.».

Тем не менее, украинский историк Н.Андрусяк в 1933 году высказывался за существование такого договора, указывая, что это подтверждается косвенными доказательствами, в частности, письмом Орлика от 5 августа 1727 года к генеральному ассистенту иезуитов в Риме.

Признавал существование договора и А.Оглоблин, который писал: «Эти переговоры были завершены где-то в начале 1708 г. заключением формального соглашения между Гетманом и королем Станиславом Лещинским».

Ничего не опровергая по существу данного договора, А.Оглоблин констатирует, что это и дало основание российским официальным кругам, начиная с манифестов Петра I, обвинять Мазепу в том, что «намеренье его было отторгнуть Малую Россию от Российской державы и паки подвести под иго польское (слова Феофана Прокоповича)»; это обвинение было повторено в историографии XIX–XX веков, а также стало «железным тезисом всей советской историографии».

Не будучи в силах поколебать этот “железный тезис” в целом, А.Оглоблин привел по поводу одного момента, а именно – предоставления Мазепе во владение воеводств Витебского и Полоцкого, в качестве оправдания те обстоятельства, что «Мазепа был совсем не равнодушен ко всяким житейским благам и внешним почестям», что владения в границах Речи Посполитой «должны были обеспечить интересы Мазепы и его единомышленников на случай победы враждебной стороны, то есть России»; а кроме того, высказал, ничем, конечно, не подкрепленный домысел о возможных далеко идущих планах гетмана о «соединении украинско-белорусских земель».

Эти соображения, по мнению автора, лишают «российских или москвофильского направления историков» всяких оснований «считать Мазепу агентом польской политики на Украине».

Р.Млыновецкий отвергает всякую возможность существования договора, о котором идет речь в книге Адлерфельда, «откуда черпал свои компрометирующие сведения проф.Оглоблин», ибо заключение договора с польским королем на изложенных условиях не вяжется с образом Мазепы как украинского патриота. В то же время Р.Млыновецкий указывает, что «несомненно, гетман был в сношениях со шведским королем и с ним имел какое-то соглашение, неизвестное его окружению».

«Мудрый и опытный политик, дипломат и патриот не мог иначе действовать, – утверждает Р.Млыновецкий, – и сама история должна засвидетельствовать, что гетман Мазепа в сложной дипломатической игре превзошел москвинов, и они действительно до последнего момента, до минуты, когда Батурин закрыл перед ними свои ворота, не знали ничего про подлинные его намерения!»

Во всей этой истории, связанной с переговорами Мазепы с Карлом XII, и свидетельствующей о “сложной дипломатической игре” Мазепы, самым примечательным является не то, что о подлинных намерениях Мазепы ничего не знали “москвины”, которых, понятное дело, Мазепа и не собирался ставить в известность о своих планах, а то, что о подлинных намерениях Мазепы ничего не знали даже его ближайшие сообщники, перед которыми Мазепа так и не раскрыл своих истинных замыслов относительно будущего политического положения Украины, унеся эту тайну в могилу.

В этой связи, забегая несколько вперед, скажем, что, находясь в Бендерах, приближенные к Мазепе люди из старшинской верхушки вскоре после смерти гетмана составили 20 октября 1709 года адресованный шведскому королю Карлу XII “мемориал”, в котором от имени Запорожского войска писали: «…но до сегодня не известны нам скрытые мысли и тайные намерения этого самого нашего гетмана: на каких основах начал он возводить это великое строение, в каком устройстве хотел поставить нашу родину, освободив ее от московской неволи и тиранства, и какими законами задумывал скрепить ненарушимость запорожского войска». После чего обращались к шведскому королю с просьбой «раскрыть намерения упомянутого нашего гетмана относительно этого», если он раскрыл свои намерения королевскому величеству, и хотели узнать отношение короля к этим намерениям гетмана.

Н.Андрусяк, который привел текст данного документа, ничего, однако, не сообщил об ответе шведского короля на обращенную к нему просьбу.

Ничего по этому поводу не может сказать и Р.Млыновецкий, что, впрочем, не мешает ему сделать следующее, абсолютно голословное заявление:

«Таким образом, можно с уверенностью сказать, что гетман Мазепа в полной тайне, в чрезвычайно неблагоприятных обстоятельствах для переговоров сумел добиться от шведов признания суверенитета Украины и обязательства защищать этот суверенитет от всех ее врагов».

Существовал ли в действительности договор, упомянутый в книге Г.Адлерфельда, или не существовал, при любом из этих вариантов образ гетмана Мазепы предстает в далеко не лучшем виде. Если принять версию, что договор был, тогда надо признать, что “борец за независимость Украины”, гетман Мазепа попросту сдавал Украину полякам и “неравнодушие к житейским благам” не может быть здесь никаким оправданием. Если же допустить, следуя за Ф.Уманцом, что никакого договора не было, тогда, во-первых, как расценивать восторги украинских авторов по поводу дипломатических способностей Мазепы, если он за несколько лет переговоров так и не достиг определенного соглашения с Карлом XII и Станиславом Лещинским, а во-вторых, какова тогда опять же цена заверений, что Мазепа вел дело к независимости Украины, если никакого договора не было, и ни Карл XII, ни Станислав Лещинский Мазепе на сей счет никаких обязательств не давали?

Версия же Р.Млыновецкого, мало того, что не подкреплена документально, ибо договора, содержащего указанные обязательства шведского короля, не существует, а Р.Млыновецкий строит свои домыслы только на имеющих чисто пропагандистский характер воззваниях самого Мазепы и производных от них сообщениях, так в добавок к этому еще и лишена элементарной логики, поскольку предполагает, что Карл XII обязался защищать суверенитет Украины от своего же союзника – польского короля Станислава Лещинского, которому он пообещал вернуть отошедшие к России земли, ранее принадлежавшие Речи Посполитой. Причем Карл XII якобы дал эти обязательства Мазепе в то время, когда Станислав Лещинский уже открыто выступал на стороне шведов, а Мазепа еще только тем и занимался, что изображал из себя верноподданного царя Петра.

В августе 1707 года шведская армия вышла из Саксонии, а свой непосредственный поход к московским границам Карл XII начал 7 июня 1708 года из Минска, имея запасов на три месяца, и 11 сентября достиг села Стариши, расположенного у границы Речи Посполитой, за которой невдалеке находился Смоленск. Здесь, в Старишах, предстояло определить план дальнейших действий.

Уже идя по территории Белоруссии, шведы обнаружили, что на их пути жители убегают в леса, унося с собой или пряча продовольствие, а отходящая русская армия оставляет перед неприятелем полностью опустошенную местность. Было очевидно, что с продвижением вглубь Великороссии ситуация лучше не станет. Конечно, отправляясь в поход на Москву, Карл XII не надеялся на снабжение своей армии только за счет местных ресурсов, а заранее дал приказ генералу Левенгаупту собрать в Лифляндии и Курляндии обоз с продовольствием и боеприпасами и вести его на соединение с главными силами шведской армии. Но обоз Левенгаупта, состоящий из более чем семи тысяч телег, тащился где-то по разбитым дорогам Белоруссии, и время его прибытия было неизвестно, а взятые из Минска запасы исчерпывались, пополнить же их на месте было невозможно.

На созванном Карлом XII военном совете мнения разделились. Одни (граф Пипер, квартирмейстер Гилленкрок) предлагали дожидаться Левенгаупта, после чего идти на Смоленск, другие (генералы Реншильд и Мейерфельд) предлагали двинуться на юг, на Украину. Второй вариант был опасен тем, что оставлял на произвол судьбы обоз Левенгаупта, но именно на этом варианте остановил свой выбор Карл XII. Какую же роль в этом выборе сыграл Мазепа?

Нет оснований полагать, что Мазепа пригласил Карла на Украину, как это иногда утверждается. Мазепа вовсе не спешил при первом же удобном случае вступить в борьбу с Россией, а был намерен, как мы знаем из письма Орлика, дождаться окончательной развязки борьбы Карла XII с Петром I, и только в случае явного поражения Петра примкнуть к Карлу. Идеальным с точки зрения Мазепы было бы такое развитие событий, когда шведская армия пошла бы к Москве, и где-нибудь там, на просторах Великороссии, состоялось бы сражение, определяющее исход войны, после чего, в случае победы Петра, Мазепа остался бы его “верным подданным”, а в случае победы Карла мог бы сослаться на существующие между ними договоренности и объявить себя союзником Карла, избегнув при этом всякого активного участия в военных действиях.

Орлик пишет, что когда Мазепа узнал о том, «что король Шведский от Смоленска обратился к Украине, сказал тые слова: “диавол его сюда несет! Все мои интереса превратит, и войска Великороссийские за собою внутрь Украины впровадит на последнюю оной руину и на нашу погибель!”»

(Кстати, Б.Крупницкий, ссылаясь на это место из письма Орлика, перевел на немецкий язык процитированные выше слова Мазепы следующим образом: «Was fur ein Teufel treibt ihn hirher; er wird mir die ganze russische Meute mitbringen» («Что за черт его сюда несет; он мне приведет всю русскую собачью свору»). Примечательная деталь, характерная для украинского “исторического метода”.)

Это высказывание Мазепы, о котором пишет Орлик, свидетельствует, что приход шведов на Украину не входил в расчеты гетмана. В подобном же духе рассуждал и украинский историк Д.Дорошенко:

«Есть основания думать, что в планы Мазепы совсем не входило, чтобы Карл шел прямо на Украину и сделал ее театром военных операций. В интересах Украины лежало, чтобы два могущественных соперника решили свою борьбу в решительном поединке где-то за пределами Украины так, чтобы ей оставалось перейти на сторону победителя».

Рассуждения в принципе логичные, но уж вовсе не вяжущиеся с образом “убежденного борца с московской тиранией”, каковым украинские авторы всячески стараются представить Мазепу.

Но, принимая версию о том, что Мазепа не желал ввязываться в борьбу, а намеревался дожидаться ее развязки, оставаясь в стороне, необходимо дать объяснение тем обещаниям поддержки, которые Мазепа через своих посланцев давал Станиславу Лещинскому и Карлу XII. Объяснение это, зная манеру поведения Мазепы, можно найти в том, что, желая заручиться на случай поражения Петра I благосклонностью его противников, Мазепа должен был им что-то обещать со своей стороны. Вот он и обещал им содействие, полагая, что там, авось, как-нибудь пронесет, и выполнять эти обещания не придется.

Если даже отрицать наличие между Мазепой и Карлом XII формального договора, то сам факт переговоров Мазепы с Карлом, который не только не отрицают, но охотно подтверждают украинские историки, означает, что шведский король был осведомлен о готовности Мазепы изменить царю Петру, что и могло повлиять на принятие Карлом решения идти на Украину.

Р.Млыновецкий, ссылаясь на шведского автора Нордберга, указывает, что сторонники поворота на Украину обосновывали свое предложение тем, что «король получит… в Украине подкрепление в двадцать тысяч казаков, которые хотят освобождения от московского ярма».

Поэтому, не говоря о непосредственной причастности Мазепы к принятию этого, столь фатального и для Карла, и для самого Мазепы решения, вполне можно говорить о косвенной причастности к нему Мазепы.

В середине сентября 1708 года шведская армия двинулась на юг, вступив 21 сентября в пределы Гетманщины.

Как отмечает А.Оглоблин: «Случилось то, чего Мазепа больше всего боялся: театр военных действий был перенесен на Украину. А главное, это произошло тогда, когда Гетман не был к тому приготовлен. Ни в политическом, ни в военном, ни в дипломатическом отношении Украина не была готова к войне с Московщиной». Ему вторит Д.Дорошенко, говоря: «Украина под любым взглядом была не подготовлена к тому, чтобы самой принять участие в этом решительном поединке». О том же пишет И.Крипьякевич: «Шведы вошли в Украину, когда она не была еще подготовлена к выступлению против Московщины».

Но если после двадцати лет гетманства Мазепы, – этого, как его пытаются представить, убежденного самостийника, стремившегося к независимости Украины, она, Украина, не была готова к выступлению против “Московщины”, то не значит ли это, что для такого выступления на Украине просто не было объективных предпосылок.

Правда, Ф.Уманец в духе своей версии, объясняющей отсутствие надобности в формальном договоре Мазепы с Карлом XII и Станиславом Лещинским, дает объяснение и отсутствию всякой подготовки к выступлению против Москвы:

«Как не было договора с Карлом и Станиславом, так не было никаких или почти никаких приготовлений». Приготовления были не только невозможны, но и не нужны, потому что, как пишет Ф.Уманец, «все: восстание на юге, объявление независимости, возбуждение народного духа, песни кобзарей, пожертвования на родной алтарь и вера в свои силы – должно было совершиться в силу собственного тяготения. Первых, самых важных успехов Мазепа надеялся достигнуть дипломатическим путем; остальное, судя по прежним примерам, явилось бы само собой».

Получается, что вся мудрость Мазепы как государственного деятеля сводилась к тому, что он, ничего не предпринимая для воплощения в жизнь своих планов, надеялся на то, что все должно совершиться само собой.

Очевидно, что сохраняя свои замыслы в глубокой тайне, Мазепа не мог организовать агитационную работу среди широких народных масс, побуждая их к отрыву от Москвы. Правда, все украинские авторы пишут о недовольстве народа своим тяжелым положением во время войны, о фактах притеснения со стороны “москалей”. Но эти факты не были столь многочисленными и серьезными, чтобы они могли вызвать в ответ на призыв Мазепы стихийный взрыв народного гнева, направленный против великороссиян. Да и сам Мазепа не был тем вождем, за которым пошел бы народ.

Как писал Н.Костомаров: «Гетман Мазепа до сих пор главным образом держался только могуществом московской власти; для малороссиян это был польский пан, передавшийся на московскую сторону, но оставшийся навсегда с польскими панскими приемами; всегда было огромное число таких, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его сменяет».

Народ мог бы еще при удобном случае поддаться на призыв идти бить панов и арендаторов, но такие настроения не могли побудить народ идти за Мазепой. Даже если бы он и взялся этим настроениям подыгрывать, ему бы не поверили. «Но уж никак не должен был надеяться на народное сочувствие гетман, опиравшийся на вступившую в пределы Гетманщины иноземную шведскую силу, которой народ почти вовсе не знал, и на поляков, которых народ из поколения в поколение привык ненавидеть», – отмечал Н.Костомаров.

Конечно, народ никак не мог быть опорой Мазепы в его затее с переходом на сторону Карла XII и Станислава Лещинского. Но ведь такой опорой могла быть казацкая старшина. По мнению Д.Дорошенко, дело отделения от Москвы совсем не было индивидуальным поступком самого гетмана Мазепы, будто бы продиктованным какими-то его личными мотивами: это было движение всего старшинского сословия, «которое только вынесло наверх самого гетмана, как главного представителя этого сословия и как главу Украинской державы».

Несколько дальше тот же автор утверждает: «Все факты указывают, что мысль про оставление Москвы и переход на сторону ее врага – Швеции, чтобы спасать Украину, совсем не была изобретением самого Мазепы; она была общей всем ответственным руководителям украинской политики, и переход на сторону Карла XII был, можно сказать, навязан Мазепе самой старшиной».

Действительно, в среде казацкой старшины всегда были люди, готовые перейти на сторону кого угодно: шведов, поляков, турок, но стремились они при этом не Украину спасать, а сохранить свое положение и привилегии. Были такие люди, естественно, и в окружении Мазепы, причем их отношение к вопросу – переходить ли на сторону шведов или остаться с Петром I – определялось далеко не идейными соображениями, что, между прочим, было свойственно и для самого Мазепы.

Когда шведы вступили на территорию Гетманщины, Мазепа получил приказ царя идти с войском в район Стародуба для соединения с отрядом российского генерала Инфлянта. Пригласив миргородского, прилуцкого и лубенского полковников, генерального обозного Ломиковского и генерального писаря Орлика, Мазепа обратился к ним с вопросом, следует ли ему выполнять царский приказ. Все ответили отрицательно, «и советовали, дабы немедленно до короля шведского посылал с прошением о протекцию», но изъявили желание узнать, чего при этом можно ожидать для всей Украины и Войска Запорожского, «на яком фундаменте тую махину заложил». Мазепа с гневом спросил, а зачем им о том «прежде времени ведать?», и предложил положиться на его, Мазепы, совесть и ум, который их не подведет. А о посылке к королю шведскому сказал: «сам буду ведать, якого часу посылать», Затем вынул из своей шкатулки универсал Станислава Лещинского и велел Орлику прочитать, чем все присутствовавшие, по словам Орлика, были удовлетворены.

Характерным для поведения, как Мазепы, так и его, казалось бы, единомышленников, в это время является следующий эпизод. Мазепа послал стародубскому полковнику И.Скоропадскому, который, как указывают украинские авторы, был сторонником и приятелем Мазепы, распоряжение впустить в город то войско, которое подойдет первым, полагая вероятно, что первыми придут шведы. Но первым подошел русский отряд генерала Инфлянта, и Скоропадский беспрепятственно впустил его в город. После перехода Мазепы к шведам Петр I поставил Скоропадского гетманом, и тот воевал против шведов и мазепинцев на стороне царя Петра.

При рассмотрении действий Мазепы и его окружения в этот период бросается в глаза абсолютное отсутствие у них сколько-нибудь определенной позиции. Мазепа, который несколько лет вел переговоры с противниками царя Петра и обещал им поддержку, и который, по мнению украинских авторов, был убежденным самостийником и врагом Москвы, теперь, когда настала пора действовать, медлит, тянет время, никак не решается окончательно порвать с Петром и еще в течение месяца после вступления шведов на территорию Гетманщины изображает из себя верного царского подданного и рассылает универсалы, в которых призывает молиться за царскую победу над еретиками-шведами.

Русское командование требует от Мазепы идти с войском для соединения уже с главными силами русской армии фельдмаршала Шереметева, но Мазепа под предлогом болезни и надобности бороться с внутренними беспорядками на Украине, отказывается это сделать, понимая, что соединив свои войска с армией Шереметева, и находясь под его присмотром, он уже не сможет перейти к шведам, но и переходить к шведам гетман тоже не торопится.

Положение Мазепы в самом деле было затруднительным. Весь его замысел строился на том, чтобы дождаться развязки борьбы Карла XII с Петром I и затем примкнуть к победителю, а ситуация складывалась таким образом, что приходилось делать выбор не дождавшись этой развязки.

Если предположить, что в это время Мазепа думал только о благе Украины и никакие личные соображения его уже не волновали, тогда получается, что в течение месяца гетмана одолевали сомнения в том, будет ли разрыв с Москвой благом для Украины. Но могут ли такие сомнения посещать подлинного идейного самостийника?

Если же Мазепа все еще продолжал надеяться, что шведы повернут в сторону Москвы, и он сможет, оставаясь в стороне от схватки, выжидать ее результата, намереваясь затем присоединиться к победителю, то в случае победы Петра I Украина осталась бы по-прежнему под властью Москвы. Тогда какими же мотивами следует объяснять поведение Мазепы – идейными или личными?

Даже становясь на позицию украинских авторов, утверждающих, что разрыв с Москвой и вступление в союз с Карлом XII отвечали интересам Украины, и с этой точки зрения рассматривая действия гетмана в конце сентября и в первой половине октября 1708 года, мы совершенно не увидим в этих действиях готовности Мазепы открыто заявить о себе как о союзнике Карла XII и немедленно вступить на стороне шведского короля в борьбу за “освобождение Украины”.

Но если в то время, когда шведы уже находились на территории Гетманщины и, по логике вещей, Мазепа, как союзник Карла XII, должен был незамедлительно установить с ним непосредственную связь, объединить военные силы и приступить к совместной борьбе против Москвы, Мазепа не делает этого, а колеблется в нерешительности, значит он подвержен сомнениям личного свойства, у него нет убежденности, что переход на сторону шведов будет выгоден лично для него. Причем здесь, говоря о личной выгоде, следует ставить вопрос не только о том, что Мазепа мог бы приобрести в сравнении с тем, что он уже имел, но и о том, что он терял, накрепко связав себя с проигравшей стороной. А терял он многое, если не все.

Полной уверенности в победе шведов у Мазепы, надо полагать, не было. Не могло добавить ему этой уверенности и сообщение о разгроме Петром I у деревни Лесная 28 сентября 1708 года шведского корпуса генерала Левенгаупта, в результате чего сопровождаемый им огромный обоз большей частью был захвачен русскими. Но в то же время Мазепа не мог быть уверен и в победе Петра, когда тому придется вступить в сражение с армией самого Карла XII, овеянного славой непобедимого полководца.

Поклонники Мазепы, стремящиеся доказать, что его переход на сторону шведов был вызван исключительно заботой о благе Украины, обычно указывают на преклонный возраст своего героя, как это делает, к примеру, современный украинский автор В.Горобец, который пишет: «Абсолютно очевидно, что действиями семидесятилетнего, убеленного сединами, правителя руководили не личные мотивы, а интересы Украинского государства».

Однако заметим, что в своих связях с противниками Петра Мазепа зашел уже слишком далеко, и хотя ему удалось отвести от себя обвинение в измене и уничтожить Искру и Кочубея, но сам-то Мазепа знал, что их донос по сути был правдивым, и не питал иллюзий относительно того, что его ожидает в случае разоблачения, угрозу которого он ощущал все более остро. Дело Искры и Кочубея было тревожным сигналом, к тому же в польских кругах все больше говорили об антимосковских планах и связях Мазепы, что не ускользало от внимания царского резидента Дашкова. А 1 октября русскими был задержан шляхтич Якуб Улашин, который на допросе признался, что ему было поручено передать Мазепе распоряжение идти с войском к Карлу XII. Показания Улашина всерьез не приняли, но это дело не могло не встревожить Мазепу.

Поэтому, не решаясь открыто объявить о своем переходе на сторону шведов, сомневаясь, вероятно, в их успехе, Мазепа в то же время не решался и ехать в расположение командования русской армии, так как опасался, что там, возможно, уже разоблачили его связи с противником и теперь стараются выманить его к себе, чтобы подвергнуть расправе. По словам Орлика, Мазепа, помня о донесении Кочубея, «опасался и мнил, будто его хотят министры к себе приманить и, к рукам прибравши, дело Кочубеево отновить и розыскать…».

И сколь бы преклонным ни был возраст Мазепы, он не мог избавить гетмана от вполне естественного чувства страха, которое непременно должно было одолевать Мазепу при мысли о том, что его изменнические замыслы раскрыты и над ним нависла угроза угодить в руки палача.

Поэтому Мазепе предстояло принять действительно весьма непростое решение, и здесь было над чем подумать. Очевидно, что в это время верным слугой царя Петра Мазепа уже не был, но и назвать его верным союзником Карла XII тоже нельзя. Загнанный в угол старый интриган и приспособленец никак не мог выбрать, что будет для него выгоднее – остаться с Петром или перейти к Карлу.

Наконец Мазепа склонился все-таки к мысли, что пришла пора вступить в непосредственный контакт со шведами. Но и тут он продолжает игру даже с посвященными в тайну заговора своими ближайшими сообщниками, которых уже начинала раздражать медлительность гетмана. Мазепа поручает Орлику узнать мнение генерального обозного Ломиковского и других участников заговора о том, следует ли отправлять посланца к шведам. Те ответили, что надо посылать.

Выслушав вернувшегося с ответом Орлика, Мазепа сделал вид, что разгневался и сказал: «Знаю я что не хто инший тое переговоривает, токмо тот чорт лысый Ломиковский». После чего, вызвав к себе заговорщиков, «с великим гневом» и опять же помянув черта – «бери вас чорт» – заявил им: «Я, взявши с собою Орлика, до двору царского величества поеду, а вы хоч пропадайте». Затем, успокоившись, и получив от заговорщиков подтверждение данного ими ответа, Мазепа приказал Орлику подготовить соответствующее письмо – “инструкцию к графу Пиперу”. В этой “инструкции”, не имевшей ни подписи гетмана, ни его печати, Мазепа выражал «великую свою радость» по поводу прихода шведского короля на Украину, «просил себе, Войску Запорожскому и всему народу о протекцию» и об освобождении «от тяжкого ига Московского», предлагал обеспечить шведам безопасность, а также просил о скорой присылке на помощь себе войска для обороны, обещая приготовить паромы для переправы через Десну у Макошинской пристани. “Инструкция” была передана шведам посланцем Мазепы Быстрицким 18 октября в селении Пануровка.

Тем временем, стараясь выиграть еще хотя бы несколько дней, Мазепа притворяется больным и разыгрывает кощунственную комедию умирающего человека. Отправив Быстрицкого к шведам, он посылает русскому канцлеру Г.Головкину письмо, в котором извещает, что уже более десяти дней ничего не ест и не спит.

Кольцо вокруг Мазепы сжималось, он все больше запутывался в сетях собственной же хитрости. Объясняя свой отказ идти на соединение с царской армией беспорядками на Украине, Мазепа достиг того, что киевский воевода князь Д.Голицин получил приказ идти с войсками и “пристойной артиллерией” вглубь Украины для удержания народа от “шатости”; а ссылки на болезнь привели к тому, что Петр I, узнав о “смертельной болезни” Мазепы, отдал распоряжение готовиться к выборам нового гетмана.

С другой стороны, Карл XII, получив от Мазепы послание, не имевшее ни подписи, ни печати, не мог доверять гетману, так долго и верно служившему царю, и ныне рассылавшему враждебные шведам универсалы. Вероятно, имея подозрение, что его завлекают в ловушку, шведский король не стал направлять войска к месту, предложенному Мазепой для переправы через Десну.

23 октября в Борзну, где находился Мазепа, примчался его племянник Войнаровский и сообщил, что завтра сюда прибудет Меншиков, а также передал якобы слышанные им слова некоего офицера: “пожалей, Боже, тех людей, завтра они будут в кандалах”. Тогда Мазепа, последние дни притворявшийся смертельно больным, вдруг “сорвался как вихрь” и в тот же день приехал в Батурин. Отдав последние распоряжения командованию гарнизона, которое было осведомлено о его замыслах, Мазепа утром 24 октября вышел с войском из Батурина, переправился через реку Сейм и двинулся к Десне. Казаки были уверены, что гетман ведет их воевать против шведов, но Мазепа уже принял другое решение…

***

Рассмотрев путь, приведший Мазепу к решению изменить царю Петру, мы можем сделать следующие выводы.

Переходы Мазепы от польского короля Яна-Казимира к гетману П.Дорошенко, а затем от П.Дорошенко к И.Самойловичу были обусловлены не идейными соображениями, побуждавшими Мазепу принимать последовательно польскую, турецкую и российскую ориентацию, а совершались под воздействием складывающихся обстоятельств. При этом Мазепа проявил способность легко входить в доверие к своим господам, но при смене ситуации столь же легко переходил на сторону их противников.

Пребывая на царской службе, уже будучи гетманом, Мазепа приобрел доверие царя Петра I, и до начала Северной войны был полностью лоялен по отношению к московскому правительству.

Очевидно, что преданность Москве не была вызвана искренней приверженностью гетмана идее русского единства. Просто царская власть была в то время единственной реальной силой, на которую Мазепа мог положиться.

Начальный период Северной войны показал Мазепе, что появилась сила, способная поколебать власть русского царя Петра I. Шведский король Карл XII нанес сокрушительные поражения датчанам, русским, полякам, саксонцам…

Украинские авторы утверждают, что у Мазепы как у человека обеспеченного, занимавшего при царе высокое положение, не было никакой надобности рисковать всем, что он имел, переходя на сторону противников царя, и если Мазепа тем не менее сделал этот шаг, то побудительными мотивами для него были не личные соображения, а высокие патриотические чувства и бескорыстная забота о благе Украины. Встречаясь с такими утверждениями, следует заметить, что, конечно, у Мазепы не было никакой надобности рисковать своим положением, и он не стал бы им рисковать, если бы знал заранее, что победит Петр I. Но ведь Мазепа не мог этого знать наперед. Он должен был допускать, как вариант, возможность победы шведов, и подумать над тем, что в таком случае будет ожидать его, гетмана Мазепу, верного слугу русского царя.

Вот Мазепа и решил подстраховаться, установив контакты с противниками Петра I – Станиславом Лещинским и Карлом XII.

Что касается вопроса о том, заключал ли Мазепа формальный договор с упомянутыми противниками Петра, то вопрос этот является спорным. В любом случае, однако, нет документальных подтверждений того, что существовал договор, предусматривавший независимость Украины.

Вступив в связь со Станиславом Лещинским и Карлом XII, Мазепа ни в коей мере не собирался немедленно примыкать к ним, чтобы приступить к совместной борьбе за “освобождение Украины от московской тирании”.

Вся суть замыслов Мазепы прекрасно сформулирована в его словах, обращенных к Орлику, когда гетман сказал, что он не дурак, чтобы отступать от царя прежде, чем не увидит крайней нужды, когда царь будет уже неспособен защитить свое государство; что свою верность царскому величеству он будет продолжать до тех пор, пока не увидит, с какими силами подойдет Станислав Лещинский к границам Украины и какие будут успехи у шведских войск в государстве Московском.

Следовательно, можно сколько угодно перечислять всяческие тяготы, возложенные на жителей Украины во время войны, вспоминать о посылке казаков в дальние походы и об использовании их на строительных работах, указывать на опасения казацкой старшины за сохранность своих привилегий и т.п., но вовсе не эти обстоятельства были определяющими для Мазепы. Все это не имело бы для гетмана никакого значения при условии победы Петра. Мазепа был намерен уйти от него, только убедившись в слабости Петра и в силе его противников, точно так же как он поступал и раньше, всегда делая ставку на сильного.

Поэтому замысел Мазепы заключался в надежде, что Карл XII двинется вглубь Великороссии, где и решится исход войны, а он, Мазепа, не предпринимая никаких активных действий и наблюдая со стороны за развитием событий, дождется прояснения ситуации и либо примкнет к победившему Карлу, либо останется с победившим Петром. Но события не пошли по этому пути, желательному для Мазепы, и вопрос выбора встал перед ним в тот момент, когда победитель еще не определился.

Не имея полной уверенности в победе ни Карла XII, ни Петра I, Мазепа колебался и медлил, но, в конце концов, опасаясь разоблачения своих изменнических замыслов, все-таки принял решение перейти на сторону шведского короля.

Леонид Соколов