А мы ведь молимся за православных погибших на той войне. Так сколько же их было в Совецких частях?

Около 2000 человек молились на отпевании схииеромонаха Амфилохия (Трубчанинова) 25 января 2011 года. Отпевали батюшку в кафедральном соборе г. Белая Церковь два епископа и более 20 священников. На территории собора о.Амфилохия и похоронили.

Схииеромонах Амфилохий (Николай Федорович Трубчанинов) почил о Господе 23 января 2011 года. Старец прожил 93 года и был самым старшим клириком Белоцерковской епархии.

Мы же предлагаем читателям несколько рассказов старца из его книги «Сила Креста Христова».

Что довелось пережить, как Господь вел сквозь испытания и трудности любимое Свое чадо ко спасению - в нынешнем рассказе «Крестик».

Крестик  

А было это так...

Еще до армии играл я на баяне. Это как забава. Мама верующая была. Она слезы проливала над тем, что я по великим церковным праздникам то на сцене играл, то на свадьбах. И напивался до безумия.

Привезут меня домой - мама опять в плач. Для ее утешения я носил крестик, а дух тайной злобы ненавидит тех, кто при кресте. Когда иду куда-нибудь играть, меня совесть мучает: танцы-то, песни - развратные. И перед игрой я крестик снимал, тайно. Становилось как будто хорошо.

Подошло время войны, сорок первый год. Меня призвали в армию. Я собрался, а мама спрашивает:

— А крестик твой где?

— Зачем он мне? Он мне не нужен.

— Как не нужен? - заплакала мама.

Я не послушал маму и ушел без креста на сборный пункт, около сельсовета. Стали подходить подводы, нас было много. Приходит мама вместе с крестной. И только объявили: «Занимайте места!» - крестная как меня схватила, целует, плачет:

— Ты ж мой сыночек, ты ж идешь на войну, может, раненый будешь или больной... Что я тебе дам? Я же твоя крестная. Вот, возьми крестик.

Тут я не отказался. Крестик аккуратненько был завернут в бумажечку, я и положил его в кошелек.

Повезли нас за границу, в Персию. Окончил там школу младших командиров. Про крестик я и забыл, он мне был и не нужен.

В армии я тоже объявился баянистом. Начались репетиции, со службы отпускали раньше. И вдруг я заболел, мигом. Эта болезнь не только меня посетила, многих.

Дня через два меня из палаты на носилках перенесли в изолятор и дали кислородную подушку. И вот, приходит ко мне сослуживец из нашего района, с Никополя.

— Хорошо, - говорю, - что ты пришел, я уже кончаюсь в этой жизни.

Отдаю ему адреса, фотографии. А про крестик забыл. И вдруг из кошелька выпадает бумажный сверточек. Я ни ему, и никому не сказал, спрятал его.

Попрощались с земляком со слезами. Жить оставалось два-три часа. По другим больным было известно.

Когда развернул бумажку и увидел свой крестик, я как закричу:

— Господи, я Тебя оставил, а Ты со мной!

Начал плакать, целовать крестик. Надел на шею и опять целую. И будто слышу голос крестной: «Ты ж больной, обращайся к Нему с верой».

Я прошу:

— Господи, исцели меня!

Соседи по палате смотрят на меня и говорят:

— Уже и этот доходит, конец ему.

Со слезами опять кричу:

— Я Тебя оставил и от Тебя отказался, прости и исцели!

Ребята насмехаются:

— Кончается...

А я уснул. Крестик как взял в рот, целуя, так он у меня там и остался. До подушки с кислородом так и не касаюсь.

Утром просыпаюсь, смотрю, тех, кто лежал со мной, уже нет, вынесли... Приходит врач. Нас двое. Сосед мой тоже жив. Может, для свидетельства Господь оставил его.

У меня болезнь прошла, чувствую себя здоровым. И захотелось воды. А живот у меня был страшный, как большой надутый пузырь. Дали попить. Подошли еще врачи и удивляются: как же так?..

А сосед и говорит:

— У него вчера был друг и какую-то железячку ему дал. Так он с ней и уснул.

Я поворачиваюсь:

— Не железячка, а крестик.

Врачи просят:

— Анну-ка, покажи, какой крестик?

Посмотрели - и тоже: это не железячка, и взяли меня сразу из изолятора в общую палату. Вскоре я укрепился. Мне диету давали. Отваривали рис, несоленый, и пол стаканчика отвара три раза в день пил. И потом манную кашу. С едой у нас было хорошо. Мы в Персии были, недалеко от горы Арарат, которая на турецкой земле. Как объясняли нам на политзанятиях, еще в двадцать втором году мы заключили с Персией договор. В случае какой угрозы для Кавказа мы можем в Персии на границе держать свои войска, а не доверяться персидским воинам.

***

Когда выздоровел, вернулся в свой полк. И снова заступил на службу. А тут прислали нам нового лейтенанта, молодого. И вот как-то в перерыве слышу:

— Командира первого отделения ко мне!

Я подхожу, по-военному докладываю. Он как-то нелюдимо на меня посмотрел - и сразу:

— Ты что, с крестом?!

— Да, - отвечаю я.

— Ану, покажи!

Я вынул крестик из-под гимнастерки, а он схватил - я ж не ожидал - и сорвал его. У самого пена со рта, такой страшный сделался. Я, конечно, бессильный был - что я? С ним сражаться буду? Я только сказал:

— Если крест снять, то зачем воевать? Мне нечего защищать.

А когда сдавались дивизиями, и Сталин издал строгий приказ: за невыполнение приказа командира наказание вплоть до расстрела на месте. Но снятие креста не является же признаком военного значения? И говорю, что этот приказ не выполню. Он вынул пистолет, и хотел выстрелить, но тут ребята за меня заступились. Выхватили у него пистолет и сказали:

— Мы сейчас пойдем к начальнику особого отдела и доложим, что ты хотел застрелить нашего товарища!

Так он упал перед ними на колени:

— Не доносите, не доносите...

— А за что ты хотел его пристрелить?

— Я не могу на него смотреть, - отвечает.

Оказалось, что он некрещеный. А мне приказывает:

— Иди по начальству и докладывай, что я не допускаю тебя до занятий, так как ты не выполнил моего приказа. Начинай с командира взвода.

Я надел крестик и пошел. Беру свою винтовку, так как она за мной числится. А он кричит:

— Ты не имеешь права брать оружие!

Ну и ладно. Прихожу в военный городок и пошел по инстанциям, говорю всем: любой приказ военного значения выполню, а этот не буду. В ответ слышу:

— Да что с ним нянькаться, да за угол завести и шлепнуть.

Под вечер попадаю к начальнику особого отдела.

Говорит он со мной ласково:

— Ну, что вы не поделили?

— Как что? Он сорвал с меня крестик и не допустил до занятий.

— Надо было его снять, а потом обжаловать.

— Если б я снял, тогда самому на себя жаловаться?

— Оружие на него поднимали?

— Я взял винтовку как личное оружие, а когда он сказал, что я не имею права, я и бросил.

— Почему бросил?

— А мне нечего защищать, раз крест снят. Вы слышали, как наш Патриарх призывал всех на защиту нашего Отечества? С молитвами и крестом. Это же наше оружие.

— Ну, хорошо. Вы знаете, что мы находимся за границей? И такой конфликт... Мы даже не знаем, а за нами следят. Вот что, решим так: что командир полка скажет, так и будет.

Прихожу в последнюю инстанцию. Весь командный состав в сборе. Ожидают меня.

— Какой был приказ? - спрашивает полковник.

— Крестик снять.

— А ты что, крестик носишь?

— Да.

— Ану, покажи.

Вынимаю, показываю. Крестик такой блестящий.

— Он что, золотой?

— Нет.

Полковник поворачивается к командирам:

— Первый раз вижу крестик.

Меня сразу толкнуло: и этот некрещеный.

— Ты знаешь, куда ты призван?! Ты призван в ряды Советской Армии. Кто здесь с крестом? Никого. Какое мы можем оказать тебе доверие, когда ты с крестом?

— Я лежал в изоляторе, оставались часы. Сами знаете, сколько поумирало. А я получил от крестика исцеление.

— Как так ты его получил?!

— Я до кислородной подушки не касался, а во рту у меня был крестик. Это защита нашей жизни и наше оружие. И если снять крест, то за что мне воевать?

— Как ты смеешь так говорить? Что ты здесь мелешь?! - закричал командир полка. - Приказываю крест снять!

— Приказа этого я не выполню.

Он еще раз повторяет, с угрозой.

— Любой давайте приказ военного действия - пойду! А этого не выполню.

Тут откуда-то взялись солдаты. Сорвали с меня погоны, звездочки.

— Десять суток строгого! - объявил командир полка. - Будешь получать двести граммов хлеба и кружку воды. В сутки. Узнаешь, как тебе крест поможет.

И меня повели. Один солдат впереди, двое сзади. Когда вывели из штаба, хотел оглянуться и натыкаюсь на штыки: «Не оборачиваться!». Завели меня в камеру, закрыли. Там песок мокрый. Здесь же и оправляются.

Темнота, ни одного окошка. Ляжешь на песок, а он холодный. Здесь мысли пошли: «Видишь, как ты повел себя нехорошо. Надо было выполнить приказ». И думаю, что если б мне сейчас предложили снять крестик, и я бы его снял...

Проходит суток пять. Я не вижу света, не знаю, ночь или день. В окошечко, в двери, подадут ломтик хлеба и воды кружечку. Перед этим спрашивают: «Ты там еще жив?» На шестые, может, сутки, открывают дверь, выводят. Свет как ударит в глаза, я слезами и залился.

И шатаюсь от голода.

— Ну так что? - спрашивает командир полка.

— Снимешь крест?

И откуда у меня силы взялись?..

— Нет, - говорю.

Сам удивился. Такие были прежде мысли и вдруг - другое.