Современная политическая жизнь Украины, на первый взгляд, кажется какой-то совершенно нелогичной. Взять, к примеру, Майдан – вдохновлённые оранжевыми (не идеями) лозунгами тысячи «маленьких украинцев» готовы были на руках носить своих вождей – Ющенко и Тимошенко. А не прошло и двух месяцев как между ними началась грызня, да такая, что даже герой Майдана бабка Параска мирить их приезжала. Но увы – ничего у неё не вышло – может, по той причине, что не было в помощь бабки Палажки?

Или вот Янукович. Все прекрасно помнят как в бытность кандидатом в президенты он на пару с Азаровым ну просто соловьём заливался о необходимости интеграции с Россией, Белоруссией, Казахстаном. И настолько была убедительна цифра в их экономических выкладках, что, несмотря на админресурс оранжевой власти, Виктор Федорович с Николаем Яновичем уверенно заняли высшие государственные посты. И что же – стали они воплощать собственные экономические выкладки в жизнь? Ну не так чтобы с точностью наоборот, но с такими головокружительными вывертами, что не всякий вестибулярный аппарат выдержит.

Вот и не выдерживают, прежде всего, те кто его поддерживал. Как, например, Дмитрий Скворцов, на сайте Ревизор выразивший своё мнение по поводу поведения президента в день празднования победы над фашизмом: «Янукович в очередной раз смачно плюнул в души своих избирателей. На День Победы он нацепил ленточку с цветами флагов союзника гитлеровской Германии – бандеровской УПА».

В статье «Как на Украине отметили День Победы» Скворцову вторит Станислав Минаков: «Примерно с теми же тезисами (то есть не вписывающимися в свою же предвыборную парадигму. – А. Ц.), но более развернутыми, президент вышел и на желто-синий Майдан. Вышел он без Георгиевской ленты на лацкане, но зато с жовто-блакитной. Тут тонкость: это не просто государственная символика в праздничный день, заимствованная, к слову у шведской; именно с этими цветами в петлицах сражались против Красной армии бандеровцы-эсэсманы, коллаборанты. Вообще на Майдане не было ни единого намека на символику Великой Отечественной войны: ни Георгиевских лент (а это и лента Орденов Славы, и медали за победу над Германией), ни советских победных стягов».

А в обзоре прессы на одном из порталов находим в некотором роде объяснение данной метаморфозы в заметке «Рупор Вашингтона: Янукович сделал ставку на США»: «В своё время один из хронических представителей укроэлиты Владимир Яворивский заявил, что Украина «была подстилкой России 350 лет, а подстилкой Америки не была ни одного дня. А стоило бы попробовать». Теперь рекомендации "чернобыльского соловья" о превращении Украины в американскую подстилку выполняет президент Украины "пророссийский" Виктор Янукович, о чем рассказал рупор "вашингтонского обкома" газета "Зеркало недели": "Почти с самого начала президентства Виктор Янукович проводил три линии – российскую, европейскую и американскую – что, собственно, не является ноу-хау для украинских президентов. Другой вопрос, что на игорном столе ставки претерпевали серьезное перераспределение. С Россией говорить становилось все сложнее; с Европой – все бесполезнее. И примерно месяцев девять-десять назад самое близкое окружение президента – Ахметов, Арбузов, Левочкин (Клюев – по принуждению обстоятельствами) – основную массу фишек поставило на «звездно-полосатое».

Нелогично? Очень даже логично! Ибо такой образец государственной политики даёт вся украинская история.

Некоторые эпизоды из героической жизни гетманов

Очень интересным временным периодом видится так называемая «Руина», когда после смерти Богдана Хмельницкого за пальму первенства, то бишь гетманскую булаву, схватились все кому не лень. Современному украинскому обывателю период этот мало известен (как, впрочем, и все остальные). Но именно тогда происходило становление национального самосознания и политической ориентации.

Итак, Хмельницкий поднял восстание против поляков. Заметим, что первоначальной его целью была вовсе не свобода и независимость малорусского народа, не независимость украинского государства, а предоставление прав и привилегий казачьей старшине наравне с польской шляхтой. Но у поляков на этот счёт были свои соображении: права предоставить в общем-то не проблема, но для этого нужно перейти в католическую веру.

И возникает вполне резонный вопрос: неужели старшина была настолько религиозно идейна, что так беззаветно хранила верность православию? Почему бы им действительно не перейти? Ведь это даже не ислам, а самое что ни есть христианство! Но… перейти-то, может, они были и не прочь, однако прекрасно понимали, что таким образом потеряли бы поддержку в народе (как говорят сегодня, утратили бы свой электорат).

В то же время характерно метание казацкой старшины между Польшей, Россией и даже Турцией (а со временем и Швеция нарисуется). Причем оно характерно не для народа в своей массе, а прежде всего для командной верхушки – и главное в этих метаниях не стратегия, а тактика, не долгосрочные исторические перспективы, а сиюминутные выгоды – не для страны и тем более не для народа – а непосредственно для самой верхушки. Именно в этом – в интересах и выгодах верхушки, а не всего народа – следует искать главные резоны украинской политики.

Интересно также, что Москва очень долго не поддавалась на уговоры эмиссаров Хмельницкого ввязаться в казацко-польский конфликт. Ввязавшись же, она обозначила одну из внутриукраинских сил, которая в противостоянии с силой пропольской (читай, прозападной) всегда определяла ситуацию на Украине. То есть на части Украину раздирали (раздирают, будут раздирать) вовсе не соседи (как это принято подавать в националистической пропаганде), а внутренние силы, центры тяжести внутри украинского общества. Хорошую картину в этом плане даёт Костомаров (цитируется по книге: Костомаров М. І. Галерея портретів: Біографічні нариси: Для середнього та старшого шкільного віку; Переклад з рос. М. М. Ілляш. – К.: Веселка, 1993).

«Успіхи поляків у війні з Московською державою спонукали короля Яна-Казимира зробити замах на підпорядкування собі України лівого берега Дніпра. У січні 1664 року він вирушив через Дніпро. З ним мали йти і козаки під командуванням гетьмана Тетері та союзні татари. Міста здавались на лівому боці. Тільки містечко Слатикова Дівиця оборонялось відчайдушно, і всі мешканці були винищені. Король дійшов до Глухова, стояв під ним п’ять тижнів і не міг взяти його. Тут у польському таборі був розстріляний, за підозрою у зраді, козацький полковник Іван Богун, один з найхоробріших соратників Богдана Хмельницького. Тим часом запорожці під керівництвом Сірка й Сулими, які перебували в тилу короля, почали відбирати козацькі міста на правому боці Дніпра.

Польський полководець Чарнецький розбив Сулиму, а польський полковник Маховський схопив колишнього гетьмана Виговського, який носив звання київського воєводи, і розстріляв його за намовою Тетері, котрий звинувачував Виговського у намірі віддатися Москві…»

Но что делал Иван Богун в польском лагере? Понятно что: служил полякам. То есть после войны с ними нашёл достаточные основания к ним же и перейти. Но и тут не задалось: видать, опять передумал, за что и поплатился собственной жизнью. Не слишком героическая смерть для героя освободительной борьбы. Надо полагать, по этой причине такие подробности предпочитают оставлять в глубинах истории и не выносить на всеобщее обсуждение. Зачем, мол, ковыряться в прошлом, если это прошлое не шибко приятное?

Ещё более интересны метаморфозы в судьбе – в политической ориентации – Выговского. С именем этого сподвижника Богдана Хмельницкого связано первое отступничество от союза с Москвой и возвращение в польское лоно, с ним же связывают и победу под Конотопом. Но предпочитают Конотопом и ограничиваться. Но ведь ни история, ни жизнь самого Выговского на этом эпизоде не остановилась. А чем она закончилась, говорится в приведенном отрывке – как видим, бывший гетман решил сделать очередной кульбит –  кинув Польшу, вновь переметнуться к Москве – но… не успел. Как в детском черном юморе: дедушка бабушку опередил и внучку гвоздями к забору прибил. Однако, на орехи досталось не одному Выговскому:

«Не обмежуючись цим, Тетеря звинуватив у зраді митрополита Йосипа Тукальського і свого шуряка Юрія Хмельницького, який носив у постригу ім’я Гедеона. Король наказав відправити обох у Марієнбурзьку фортецю, де вони просиділи два роки.

Брюховецький, після відходу короля, сам перейшов за Дніпро, взяв Канів, Черкаси, але потім відступив назад, а Чарнецький знову примусив скоритися міста й містечка, які відпали від Польщі, увійшов у Суботів і викинув з могили кістки Богдана Хмельницького…»

В описываемый момент гетманом правобережной Украины был польский ставленник Павло Тетеря, а левобережься – запорожец Иван Брюховецкий, присягнувший на верность Московскому царю, затем изменивший своей присяге и закончивший тем, что его, привязав к пушке, пустили в расход переметнувшиеся к Дорошенко свои же казаки. Впрочем, не многим лучше закончил и его правобережный коллега:

«Гетьман Тетеря скоро переконався, що йому не дати раду з козаками і не втримати Україну під владою Польщі. Він поспішив забрати військову казну і втік з дружиною до Польщі, але в дорозі Сірко відбив у нього казну. (У Тетері в Польщі виманили всі гроші, які він привіз з України; він, як розповідають, поїхав до Туреччини, де помер у злиднях). На його місце в Україні одна партія з допомогою орди обрала Стефана Опару, а інша, також з допомогою татар, скинула Опару і посадила гетьманом Петра Дорошенка: це сталося 1665 року».

После авантюриста Брюховецкого около трёх лет левобережным гетманом был Демьян Многогрешный, по не вполне обоснованным подозрениям в связях с Турцией низложенный и сосланный в Сибирь, где отбывал заключение в Иркутской тюрьме. (В 1688 году он руководил успешной обороной Селенгинского острога от цинских (китайских!) войск, за что был освобождён. В 1696 году постригся в монахи). А на Левобережье наступила довольно длительная эпоха (15 лет) «поміркованого» Самойловича.

«17 червня 1672 року недалеко від Конотопа, в Козачій Діброві, за розпорядженням князя Ромадановського, у присутності архієпископа Лазаря обрали на раді нового гетьмана, колишнього генерального суддю Івана Самойловича. Обрання його відбулося, головним чином, за бажанням і підступами військової старшини. Новообраний вождь був сином священика, який раніше жив на правому березі Дніпра, а потім перейшов на лівий, в містечко Старий Колядин. Іван Самойлович був людиною вченою, обдарованою, але гордою і пихатою з підлеглими та ще й користолюбною. Кар’єру свою він почав у званні сотенного писаря; при Брюховецькому підлестився до генерального писаря Гречаного, зробився сотником, а потім у Чернігові наказним полковником. Він не пристав до зради Брюховецького, зблизився з Многогрішним, увійшов до нього в довіру і одержав звання генерального судді, а потім, разом з іншими, погубив Многогрішного, заслужив прихильне ставлення старшин надзвичайною послужливістю і лагідним поводженням: вони обрали його, сподіваючись мати в його особі покірне знаряддя».

Читаешь о событиях старины глубокой, а как будто о современниках. Как видим, в 17 веке политические нравы ничем, по сути, не отличались от нынешних – всё тот же карьеризм, продажность и подсиживание друг друга. И в сибирской ссылке Демьяна Многогрешного заинтересованными оказались вовсе не «злые москали», а его же «сподвижники» во главе с Самойловичем. И как тут ни вспомнить, что через 15 лет в точности та же участь постигнет его самого – когда «сподвижники» Самойловича во главе с тёзкой его Мазепой отправят донос в Москву, облыжно обвинив своего шефа в сговоре с крымчаками и провале крымского похода.

Но обратим внимание на ещё одно интересное обстоятельство истории Украины: «Мир Польщі з Туреччиною не міг бути тривалим; заодно з Польщею готувалась діяти проти неї Москва: Дорошенко, союзник турків, повинен був першим прийняти на себе удари ворогів ісламу. Між тим сили його зменшувались; народ, який і раніше переходив з правого боку Дніпра на лівий, тепер утікав туди великими юрбами; значна частина втікачів рухалась на схід, у привільні степи південних окраїн Московської держави (нинішніх Харківської, Воронезької, Курської і Єкатеринославської губерній). Правий бік Дніпра все більше ставав безлюдним. Дорошенку і Ханенку доводилось владарювати над бідними залишками населення, що меншало з кожним днем, боротися чужими силами за спорожнілу рідну землю».

Здесь мы видим уникальную – никогда больше в истории не встречающуюся – конфигурацию военных союзов: Москва с Польшей – против Турции в союзе с правобережным гетманом Петром Дорошенко (чуть ли ни Порошенко!). Место действия – перекресток дорог под названием Украина, результат – полное запустение её правобережной части, и по вине не россиян и даже не поляков, а прежде всего самого Дорошенко, приведшего туда турецкие войска. И куда бежать мирным поселянам как ни в пределы своих братьев-единоверцев? Таким образом, с милостивого разрешения его величества Московского царя южнорусский люд заселил Слобожанину и Донбасс. А говорят, что Москва только и делала, что гнобила бедных хохлов – ох и дурят нашего брата, ох и дурят!

Но из столь противоестественного союза, который затеял безбашенный Петро, ничего устойчивого выйти, конечно, не могло – и в результате военных действий: «Значна частина Південної Русі на правому березі Дніпра знову перейшла під владу російського царя. Залишалося тільки підкоритися самому Дорошенку. Справді, чигиринський гетьман відправив до Ромадановського генерального писаря Мазепу і оголосив, як він це неодноразово робив раніше, що бажає бути у підданстві великого владаря. Але Дорошенко не хотів нізащо, щоб попівський син Самойлович, якого він ненавидів і зневажав, був гетьманом над обома берегами Дніпра, тим паче, що сам Дорошенко боявся за власне життя і чекав, що коли він здасться, то Самойлович стратить його, як Брюховецький стратив Сомка».

Ну чем не нынешние украинские страсти? Что же до скорости на расправу, то давайте вспомним сколько голов высшего ранга в прямом смысле скатилось за время «незалежной руины» – Кравченко, Кирпа, Кушнарёв, Черновил, Щербань, Гетьман – правда, методы сейчас несколько иные, гораздо более изощренные. Но так же как сегодня на ЕС:

«На турків надії вже не було: двічі приходили вони на допомогу Дорошенку, не приносили ніякої користі, а тільки розорили край. Наступного 1675 року і росіяни, і поляки збиралися спільними силами покарати Дорошенка, але не порозумілися між собою. Все ще сподіваючись утримати під своєю владою козаків, польський король замість Ханенка, що перекинувся до Росії, призначив гетьманом колишнього подільського полковника Гоголя. Із жменькою козаків цей ватажок тримався на Поліссі. Гетьман Самойлович відмовляв російський уряд від того, щоб послати на Україну спільне російсько-польське військо, передбачаючи, що як тільки козаки будуть разом з поляками, то зразу ж почнуть битися між собою.

Дорошенко, готовий віддатися Москві, спробував зробити це так, щоб поминути Самойловича; він запросив на раду кошового Сірка із запорожцями. Сюди ж прибули і донці, очолювані Фролом Пинаєвим. Дорошенко, у присутності духовенства, поклявся на Євангелії на вічне підданство царю, просив запорожців і донців клопотатися, щоб цар залишив його з усім товариством у своїй милості і боронив своїми військами від татар, турків і ляхів, щоб правий бік Дніпра, перебуваючи під рукою царською, знову був заселений людьми. Сірко дав знати про це в Москву; але Самойлович і тепер боявся, щоб таким чином не склалася сильна партія і не позбавила його гетьманства на користь Дорошенка. За допомогою Ромадановського він успішно діяв у Москві, обмовляв Дорошенка і Сірка і заявляв, що такий вчинок – порушення його прав як гетьмана».

После чего грызня между казацкими ватажками вступила в очередную фазу, которая закончилась лишь с ликвидацией Гетманщины, но возобновлялась всякий раз, как только на Украине в той или иной форме возникали зачатки «самостійності»: вспомним взаимную любовь Петлюры и Винниченко (и общую их любовь к германскому ставленнику Скоропадскому), Бандеры и Мельника. А с провозглашением «незалежности» и особенно в пост-майданный период политическая жизнь словно вернулась в эпоху право- и левобережных гетманов. Со всеми их прибамбасами.

Но прежде чем обратиться к современности, давайте посмотрим чем всё же закончилась история Петра Дорошенко, который в историко-авантюрном романе Рафаила Зотова («русского Дюма») «Таинственный монах, или Некоторые черты из жизни Петра I» выведен в качестве образа, заключающего в себе идею непримиримого украинского самостийничества. Но в реальности было не так: «Дорошенко, що не брав участі у змові (против Самойловича. – А. Ц.), не зазнав гоніння і був прийнятий у Москві милостиво. Але йому було надто важко туди переселятися; за його словами, він їхав до Москви, як на смертну кару. Він уже не повернувся у Малоросію. Московський уряд вирішив тримати його у Великоросії і зажадав прислати з Малоросії його дружину й дочку. Залишаючись у Великоросії, Дорошенко був призначений воєводою і одержав у вотчину тисячу дворів у селі Ярополче, Волоколамського повіту. З того часу він щез для історії. (Він помер у глибокій старості у своєму помісті і, вірний слову, яке дав, не втручався більше у малоросійські справи)».

Когда иррациональное становится понятным

Таким образом, так называемая многовекторность – это вовсе не изобретение президента Кучмы, а черта характерная украинской политике изначально. То, что заложено в её основу основ, присуще ей от природы, которую во всех смыслах – географическом, национальном, метафизическом – можно обозначить словами: перекресток – продуваемое пространство – транзитная территория. По этой причине здесь происходят ни в каком другом месте невозможные очень специфические процессы.

К таким процессам относится и формирование особой украинской нации – о которой Ющенко говорил: «я и моя нация». Та нация, представители которой ныне подняли невыносимый гвалт по поводу принятия в Верховной Раде закона о региональных языках. Как в том анекдоте: бежит бабка и голосит: милиция, милиция, громом поросёнка убило! Спрашивается, чего голосить? При чём здесь милиция? При чём здесь митинги, демонстрации, захватывание парламентской трибуны, провоцирование потасовок и призывы к всеобщему вооруженному восстанию, когда речь идёт всего лишь о количественной процедуре? Дело ведь в том, что придание языкам того или иного статуса исходит не из качества самого языка, а из количества говорящих на нём и желающих всяческой официальной защиты собственных прав. То есть защищается не язык как таковой, а права людей желающих всесторонне им пользоваться. И если таких людей большинство, то при чём здесь милиция?

Но при внимательном рассмотрении, казалось бы, совершенно нелогичные действия обретают вполне определённый смысл. Иррациональное становится понятным. Вопрос о языках (вернее, об одном языке – русском, а все остальные, включая украинский, никакого значения здесь не имеют) является той болевой точкой, в которой и зарыта украинская собака: как яйцо в сказке про Кощея Бессмертного. И то что для нас является вопросом количественным, для них является самой что ни есть категорией качественной. Цельной и неразделимой. Соборной и самодостаточной. Вещью в себе. Котом, который гуляет сам по себе. Мечтой, в которую нужно слепо верить и ни в коем случае не анализировать, не докапываться до истины.

И в самой постановке языкового вопроса (в любом виде) заключается крайняя болезненность для цельного национального украинского самосознания. Ибо краеугольным его положением является вопрос: КАКИМ ОБРАЗОМ ОБОСОБИТЬСЯ?

В связи с продуваемым всеми ветрами местом, с отсутствием чётких границ возникает необходимость идей-зацепок. Но ситуация усугубляется ещё и тем, что исторически и национально это единое общерусское пространство. И потому без обособления Южная Русь полностью поглощается Северной. Вот и нужны якоря, противопоставления – и таких якорей три – мова, национальное божество и образ, от которого необходимо отталкиваться. Утрата любого из этих якорей чревата слиянием с Россией, с Русским миром. Именно здесь коренится причина всевозможных кульбитов всех без исключения украинских руководителей. Входя в зону действия украинской идеи, они просто обязаны совершать ритуальные паломничества на могилу Великого Кобзаря, по возможности всячески дистанцироваться от России и Русского мира и, конечно, от объединяющего этот мир единого языка.

Именно здесь коренится причина и того в буквальном смысле панического страха, который охватывает всех носителей украинской идеи при мысли о двуязычии.

Олег Качмарский