| |
История развития постсоветского пространства первых 20-и лет его существования позволяет сделать некоторые выводы и обобщения. В частности, нам представляется правильным и необходимым констатировать временный характер его политической организации.
Страны, образовавшиеся за счёт раздела СССР по административным границам бывших союзных республик переживают перманентный политический кризис, во многих случаях уже переросший в системный. Неоднородность этнического состава (этнические противоречия), глухая ненависть большинства народа, потерявшего с распадом СССР не только уверенность в завтрашнем дне, но и понесшего весьма ощутимые материальные потери (приватизация общенародной собственности) к новой элите, контролирующей бизнес и рычаги государственного управления (классовые противоречия), неспособность новоявленной элиты предложить обществу привлекательные идеи, придающие смысл существованию новых государств и обосновывающие право элиты на власть (системное противоречие) делают возникшие после распада СССР государства, чем дальше, тем более неустойчивыми. Кроме того, большинство из них неспособно поддерживать своё существование за счёт внутреннего ресурса.
Практически из данного кризиса есть два выхода. Первый - интеграция в более крупные объединения, которые будут достаточно политически мощными и/или экономически успешными, чтобы обеспечить (при помощи политических и/или экономических средств) целостность постсоветских государств, а также стабильность и устойчивость их политических систем.
Второй - дальнейший распад. Ведь в логике возникновения постсоветских государств, отдельные их территории имеют не меньше прав на сепарацию от республик, чем республики имели на отделение от союзного центра. Если Украина могла отделиться от России (СССР), «потому, что Украина», то и русский Крым или Донбасс могут отделиться от Украины, «потому, что русские». Противоречия подобного плана уже привели к утрате Приднестровья Молдавией, Абхазии и Осетии Грузией, Карабаха Азербайджаном. Такие же противоречия вызвали две чеченские войны и продолжают будоражить российский Северный Кавказ.
Это противоречия системные. Это не досадные случайности. Случайность то, что таких конфликтов на постсоветском пространстве единицы, а не десятки и сотни. Однако, конфликтный потенциал не снижается со временем, как можно было бы ожидать, а нарастает. Единая, в момент распада СССР Украина сейчас необратимо разделена на Юго-Восток и Запад, буфером между которыми служат центральные области. Нарастают внутригосударственные и межгосударственные противоречия в Средней Азии. Армения и Азербайджан уверены, что вопрос о Карабахе невозможно решить за столом переговоров, и готовятся к новой войне.
В общем, современная политическая карта пост-СССР носит временный характер и её время заканчивается. Поскольку же интеграция происходит по воле элит, а распад - вопреки таковой, то интеграция даёт возможность правящим элитам сохраниться, а распад гарантирует практически стопроцентную смену элиты.
На сегодня три прибалтийские республики бывшего СССР решили для себя вопрос «легитимации через интеграцию», вступив в Европейский союз. Россия, Белоруссия и Казахстан решают этот вопрос, создавая Таможенный союз. Как минимум половина республик Средней Азии (две из четырёх) планируют в ТС вступить. Остальные страны находятся в зоне усиливающегося риска. При этом, следует отметить, что в виду невозможности (в силу целого ряда объективных и субъективных причин) их интеграции в ЕС, ТС остаётся для этих стран единственным способом избежать распада, а для их элит - утраты лидирующего положения в обществе.
Тем не менее, несмотря на очевидную выгодность экономической кооперации, а также безальтернативность обращения за политической поддержкой к Москве (с целью сохранения в одних случаях власти, в других хотя бы капиталов и свободы, а в третьих и жизни) лидеров постсоветских режимов, процесс создания Таможенного союза и привлечения в него новых членов идёт достаточно сложно. Характерно, что больше всех сопротивляется интеграции в рамках ТС Украина, для которой вопрос поиска необходимого для выживания ресурса стоит наиболее остро. Расширяя это наблюдение, можем констатировать, что меньше всего проблем с интеграцией, возникает у относительно стабильных режимов, имеющих достаточную внутреннюю ресурсную базу, чтобы оптимистично оценивать свою краткосрочную перспективу (Россия, Белоруссия, Казахстан). И наоборот, больше всего сопротивляются интеграции те режимы, для которых она является единственным спасением от близкого краха.
Отсюда можно сделать вывод, что сопротивление интеграции носит противоестественный характер и исходит от правительств, неадекватно оценивающих политическую обстановку и собственные перспективы. О чем ещё, как не о крайне низком качестве управления говорят проблемы, переживаемые управляемыми ими странами? Фактически именно те, режимы, которые завели свои страны, народы и их экономики в тупик оказываются не в состоянии найти из этого тупика выход, а зачастую и не ищут его, считая ошибочно тупик и трясину столбовой дорогой истории.
Оценивая причины торможения жизненно необходимой постсоветскому пространству интеграции, можно, конечно сослаться на то, что Европейский союз в последние десять лет своего существования рос значительно быстрее, чем предшествовавшее ему Европейское объединение угля и стали (кстати, прекратившее своё существование только в 2002 году) в свои первые десять лет (основано в 1952 г.). Однако, характерным отличием Таможенного союза от ЕС является то, что Таможенный союз не создаёт новую интегрированную экономику из массы самостоятельных, зачастую конкурирующих национальных проектов, а пытается реставрировать старую, искусственно разрушенную. Если страны - будущие члены ЕС, постепенно углубляя интеграцию, принимали решения, ведущие к неизвестному результату, то постсоветские государства имели возможность сравнить работу своих экономик в период, когда они составляли единый народнохозяйственный комплекс, и в период распада, равно как и увидеть позитивные результаты первых лет работы ТС в «формате трёх». Понятно, что с присоединением новых членов и более полным восстановлением бывшего советского народнохозяйственного комплекса (разумеется, с поправкой на изменившиеся условия), кумулятивный эффект от объединения ресурсов, рынков и рабочей силы в Таможенном союзе должен усилиться, а постсоветские страны, оставшиеся за его пределами, испытают (уже испытывают) дополнительные огромные трудности, сталкиваясь с ограничительным действием защитных механизмов Таможенного союза, при доступе их товаров на традиционные рынки.
Это не относится к Прибалтике, выход которой из ЕС и вступление в ТС невозможно себе представить в обозримой перспективе (за исключением случая катастрофического распада ЕС, пока маловероятного). Кроме того, Прибалтика фактически уже пережила шок от разрыва экономических связей с постсоветским пространством, на территории трёх прибалтийских республик практически ликвидированы те промышленные предприятия, которые могли бы заинтересовать партнёров по ТС. Иными ресурсами, кроме портов, данные страны никогда не обладали, а в современном мире прибалтийские порты легко заменяются теми же российскими, получающими сейчас львиную долю грузопотока ТС и грозящими забрать у Прибалтики последние крохи. Поэтому интерес Таможенного союза к Прибалтике может носить только военно-стратегический (прикрытие северо-западных рубежей России и ликвидация эвентуальной угрозы Белоруссии с севера), но не экономический характер.
То же относится и к Украине. По мере умирания национальной экономики её практическая привлекательность для Таможенного союза становится всё ниже, издержки на интеграцию всё выше. Украинское продовольствие вытесняется производителями ТС и ЕС не только с интегрированных рынков данных союзов, но и с собственно украинского рынка. Транзитная привлекательность Украины для ТС стремительно снижается в результате строительства обходных газопроводов, а также из-за низкого качества и недостаточной пропускной способности железных и шоссейных дорог. Украинские порты играют более важную роль для российского экспорта, чем прибалтийские, однако не критическую и постоянно снижающуюся.
Однако, помимо военно-стратегического, Украина имеет для России (станового хребта ТС) и морально-психологическое значение. На Украине живут почти два десятка миллионов русских, считающих себя русскими и примерно столько ж русских, считающих себя украинцами - фактически тот же народ, что и в любом славянском регионе России (за исключением относительно небольшой (несколько миллионов) общины галичан, давно и окончательно дерусифицированных). Поэтому отказ Украины от интеграционных проектов - подчёркивание своей самости и инаковости, подача себя, как проекта, в цивилизационном плане альтернативного России всегда будут подрывать внутреннюю стабильность российского государства и авторитет любой российской власти. Учитывая же катастрофическое состояние украинского государства, его близость к срыву в штопор бесконтрольного распада, анархии и гражданской войны, российской власти грозит ещё и проблема защиты интересов русских на Украине. Резня русских на Украине (а гражданская война - всегда резня с обеих сторон) убьёт любой президентский рейтинг в России.
Таким образом, смириться с утратой Прибалтики (с её выбором в пользу иного интеграционного объединения, к тому же сделанным тогда, когда Таможенного союза ещё и в проекте не существовало) ТС может. Смириться с невхождением в ТС Украины сегодня гораздо труднее (практически невозможно) и в краткосрочной перспективе ситуация не изменится, несмотря на то, что Казахстан и, в меньшей мере, Белоруссия, возможно, нашли бы выгоды и от сохранения Украины за бортом ТС. Учитывая людской и пока недобитый экономический потенциал Украины, с вхождением Киева в ТС, вес Астаны и Минска в союзе неизбежно снизится.
Впрочем, пока Украина с упорством, достойным лучшего применения, продолжает объявлять своей стратегической целью вступление в ЕС, игнорируя настойчивые приглашения Таможенного союза. Между тем, упорное стремление к сближению с ЕС, в ущерб любым (не только Таможенному союзу) интеграционным проектам на постсоветском пространстве было ещё объяснимо в докризисный период, когда ЕС действительно мог производить на неокрепший интеллект впечатление системы, обеспечивающей всеобщее благоденствие за счёт разумной политической и экономической организации. Однако сегодняшний, находящийся в глубоком системном кризисе ЕС не может быть привлекательной альтернативой Таможенному союзу. Тем более, что кризис остановил любые (даже половинчатые и непоследовательные) программы расширения, предполагавшие хотя бы формальную компенсацию новым членам за уничтожение целых отраслей своей экономики в интересах «ядра ЕС», и сегодня Евросоюз рассматривает потенциальных «партнёров» лишь как объект выкачивания средств для затыкания финансовых дыр в оказавшейся неэффективной структуре. Фактически сегодня партнёры должны оплачивать продление агонии ЕС.
Причём, чем дольше длится агония, тем больше нищает периферия ЕС, тем ниже уровень доверия к властям и выше социальная нестабильность в охваченных кризисом странах европейского Юга. Эти государства приближаются к черте, за которой постепенная утрата правительствами контроля над ситуацией в стране, разложение всех государственных структур и фактически аннигиляция государства. Причём этот процесс невозможно остановить, так как за счёт ресурсов, выкачиваемых из кризисных стран подпитывается сохраняющаяся пока стабильность ядра ЕС, в первую очередь Германии. Если данный процесс остановить, Германия немедленно скатится в столь же острый кризис, как тот, который переживает сейчас ЕСовская периферия.
В связи с изложенным можем констатировать, что поддержка ЕС процесса «евроинтеграции» на постсоветском пространстве не случайно приняла в последние годы характер «интеграции без вступления». Наиболее активные адепты «евроинтеграции» - правительства Украины и Молдовы получают ультимативные требования полностью принять стандарты ЕС (что означает, по сути, моментальную остановку большей части экономической деятельности) и полностью открыть свои рынки для ЕСовских товаров, практически обнулив таможенные пошлины. При этом определять даже отдалённую перспективу членства для них ЕС отказывается. То есть, если Украина требует от Таможенного союза предоставить ей те же преференции в торговле, что и членам ТС, но без обязательств, накладываемых членством, то в переговорах с ЕС, Украина согласна принять на себя неподъёмные обязательства члена ЕС, но без привилегий, связанных с членством, в том числе, без поддержки реформ из бюджета ЕС.
Позиция ЕС ясна и прозрачна (хоть и эгоистична). Ресурсов на интеграцию новых членов нет. Но расширение периферии необходимо, поскольку ресурсов нынешнего «кризисного юга» уже начинает не хватать, для поддержания стабильности ядра ЕС, в первую очередь Германии. Решение простое - заставить пограничные с ЕС страны поделиться ресурсами, но не принимать на себя никаких встречных обязательств, чтобы полностью заблокировать возможность возвращения даже части этих ресурсов в страны «стучащие в дверь ЕС».
Кризис не способствует и поддержанию устоявшегося мифа о ЕС, как о цитадели демократии. Когда ресурсов не хватает на всех их демократичный раздел невозможен априори. После установившейся в последние годы германской гегемонии в ЕС, Евросоюз невозможно рассматривать и как демократический союз равных, в котором, как в Эдеме львы мирно уживаются с зайцами, а вес Эстонии равен весу той же Германии или хотя бы Франции. Механизм принятия решений в рамках Таможенного союза сегодня выглядит куда более демократичным и ориентированным на защиту более слабых экономик от диктата России, чем механизмы ЕС, задействованные в случаях с Кипром, Грецией, Италией и др.
Между тем именно «демократичность» Евросоюза используется в качестве аргумента «евроинтеграторами», когда становится очевидной несостоятельность экономической аргументации. «Да», - говорят «евроинтеграторы»: «Может быть, это не совсем выгодно экономически на первом этапе, но затем, за счёт всестороннего развития демократии и внедрения евростандартов, мы достигнем и экономического расцвета».
Демократии в ЕС ни на межгосударственном уровне, ни на внтуригосударственном не существует. Причём, если во внутренней политике сохраняется ещё хотя бы симулякр демократической системы, то в политике международной установлена неприкрытая диктатура сильного, принимающего решения, исходя не из интересов союза или хотя бы большинства его членов, но из интересов продления агонии нежизнеспособной системы, обеспечивающей стране-гегемону (Германии) возможность сорваться в штопор кризиса последней, отсрочив для себя катастрофу на несколько лет, но не отменив её.
В общем внтуриЕСовская диктатура страны-гегемона носит не только противоестественный, но и бессмысленный характер, поскольку принимаемые решения не ведут к изменению ситуации, способному создать новую ресурсную базу системы, но лишь консервируют исчерпавший себя формат и перераспределяют дефицитный ресурс в пользу сильного.
Ещё одним аргументом, противопоставлявшимся «евроинтеграторами» экономической бесперспективности и даже опасности дальнейшего сближения с Евросоюзом, была легенда о «цивилизационном выборе». Что это такое никто не мог объяснить, но все поголовно «евроинтеграционные» эксперты и политики любили (и сейчас любят) порассуждать о том, что когда речь идёт о «цивилизационном выборе» просто неприлично обращать внимание на какие-то политические или экономические неурядицы. Однако и этот аргумент прекратил работать, поскольку, погрузившись в хаос системного кризиса, Евросоюз сразу утратил вид единой цивилизации, спаянной общими ценностями, и превратился в котёл не только экономических и политических, но и этнических, и цивилизационных противоречий. Взрывной рост местных национализмов (в придачу к традиционным: в Басконии, Бельгии, на Корсике, в Ломбардии и т.д., добавились Венгрия, Шотландия, Каталония и др.) ставит под вопрос уже не бесповоротно утраченное политическое единство Евросоюза, но целостность сложившихся государств и сохранность традиционных границ. ЕС - больше не единая цивилизация, а арена, набирающего силу столкновения цивилизаций.
Тем не менее, количество еврооптимистов (особенно в государствах, которые, как Украина заявили «евроинтеграцию» своей приоритетной целью) практически не сократилось, а политика властей не претерпела существенных изменений. В частности, власти Украины готовы идти на беспрецедентные экономические уступки в обмен даже не на признание европерспективы, а на мираж ничего не дающего Киеву (но зато много у него забирающего) Соглашения об ассоциации. Пропагандистская машина (государственная и частная) безуспешно ратовавшая за «евроинтеграцию» в «тучные годы» ЕС не только не сбавила обороты в эпоху кризиса, но даже не сменила аргументацию (при том, что многие «аргументы» в пользу Евросоюза опровергнуты самой жизнью).
Необходимо также подчеркнуть, что в процессе «евроинтеграции без интеграции» украинское государство всё больше уступает свои суверенные права отдельным структурам и органам ЕС, а также некоторым европейским странам, транснациональным компаниям и даже отдельным европейским политикам. То есть, украинская элита, под руководством ЕС проводит политический и экономический демонтаж собственного государства, при этом ЕС не берёт на себя ответственность за последствия предпринимаемых под его руководством и по его прямому требованию действий. Одновременно, Украина отказывается от членства в Таможенном союзе, не только готовом такую ответственность на себя принять, но и предоставляющим Украине действительно равные с тремя уже существующими членами права по выработке дальнейшей стратегии. Если суверенные права Украины в ЕС на практике ограничиваются в пользу ядра ЕС, прежде всего Германии, то в Таможенном союзе, суверенные права Украины ограничиваются в том же объёме, что и суверенные права России, Казахстана и Белоруссии и исключительно ради общей экономической выгоды. Наконец, в Таможенном союзе ограничение суверенных прав, входящих в него государств, касается только торгово-экономической сферы, в то время, как в ЕС в последние годы приоритет отдавался развитию политической составляющей союза, постепенно превращающей его в единое федеративное государство, а значит ограничивался политический суверенитет, входящих в ЕС государств.
Причём даже кризис ЕС, поставивший в повестку дня вопрос о его распаде, не отменил привычки брюссельской бюрократии и берлинских политиков, использовать механизмы ЕС, ограничивающие национальный суверенитет, для того, чтобы диктовать свою волю отдельным странам.
Тем не менее, на Украине пропагандистская кампания в поддержку «евроинтеграции» набирает обороты. Её искусственный характер очевиден хотя бы потому, что её ведут давно утратившие доверие общества СМИ и лица, оперирующие при этом лозунгами и аргументами, опровергнутыми историей и действительностью. Данная кампания приобрела характер «белого шума» и фактически существует независимо от общества. На неё не реагируют ни сторонники, ни противники «евроинтеграции».
Бессмысленная, вхолостую, не имеющая поддержки общества, работа пропагандистской машины по «продаже» обществу ЕС, не находя отклика в народе, опирается исключительно на социальный заказ политического класса. Весь политический класс Украины (включая и власть, и оппозицию) с удовольствием потребляет «евроинтеграционную» ипропаганду, проводимую украинскими СМИ как на гранты ЕС и США, так и (в значительно большей мере) на деньги собственно украинского политического класса, обосновывая этой пропагандой свою приверженность губительной внешней политике. Однако это довольно узкая группа лиц и финансирование ею проекта пропаганды «евроинтеграции» фактически ради собственного удовлетворения, давно уже превратило данную кампанию в процесс перманентного создания предмета роскоши (только роскоши информационной). Это - своего рода пиаровские лягушачьи лапки - невкусно, зато модно и дорого.
Естественно в сохранении такого положения вещей также заинтересована достаточно широкая прослойка специалистов (журналистов, консультантов, экспертов), занимающихся информационным обеспечением «евроинтеграционной» кампании. Многие из них за десятилетия «евроинтеграции» вообще разучились делать качественный продукт или выпускать хоть что-то не касающееся «европейских ценностей». Конец пропагандистской кампании в поддержку «евроинтеграции» способен серьёзно ударить по их доходам, а многих вообще лишить работы. При этом надо понимать, что «евроинтеграторы» контролируют не менее 90% центральных СМИ Украины не только на уровне владения и менеджмента, но и на уровне трудовых коллективов. Большинство ныне работающих журналистов пришло в профессию, когда «евроинтеграция» практически не имела альтернативы в политической журналистике. Они стали «евроинтегаторами» автоматически. Для них «евроинтеграция» и политическая журналистика были и остаются синонимичными понятиями.
Итак, украинская политическая элита объективно не заинтересована в евроинтеграции ни по политическим, ни по экономическим, ни по «цивилизационным» мотивам. Более того, внедрение на Украине европейских норм политической жизни и экономической деятельности должно было бы привести к моментальной смене политического класса и перераспределению собственности. С другой стороны, Таможенный союз, делая акцент на взаимовыгодном экономическом сотрудничестве, предоставляет украинской элите ресурсы, необходимые для выживания, либо с последующим отходом от политики, либо с эволюционной трансформацией, вписыванию в новые реалии общественной, политической и экономической жизни. При этом, Таможенный союз реально предлагает переговоры и согласование позиций по широкому кругу вопросов, в то время, как ЕС просто в ультимативной форме выдвигает обязательные к исполнению требования, ничего не предлагая взамен.
Серьёзное «евроинтеграционное» лобби (связанное с проектом «евроинтеграции» личными, в первую очередь меркантильными, интересами) существует только в экспертной среде и в СМИ. Однако в силах политической и бизнес элиты Украины быстро, в течение считанных месяцев, свести влияние этого лобби к нулю, просто прекратив финансирование «евроинтеграционной» пропагандистской кампании. Кстати, для действующей власти это имело бы и дополнительный позитивный эффект, поскольку сократило бы возможности давления на неё со стороны Европейского союза, а также улучшило бы её позиции в политическом и информационном пространстве Украины.
Можно уверенно констатировать, что нет никаких интересов ни государственных, ни личных (даже у лидеров якобы более «европейской», чем власть украинской оппозиции), которые бы объясняли маниакальное стремление украинского политического класса продолжать играть в явно провалившуюся «евроинтеграцию». Процесс «интеграции без интеграции» невозможно длить бесконечно, а настоящая «интеграция» (если случится чудо и она свершится) моментально подорвёт экономическую базу правящей элиты, маргинализировав её в пользу европейских «партнёров»-конкурентов. То есть, разумное объяснение неразумного поведения необходимо искать на психологическом уровне.
Именно на этом уровне, с учётом особенностей формирования украинского политического класса и выработанной им системы ценностей лежит объяснение не просто деструктивной, но самоубийственной политики украинских руководителей с 1992 по 2003 год. Данное поведение объясняется следующим:
А) Украинские политики на деле никогда не были политиками (не занимались политической деятельностью профессионально) и получили в руки государство случайно. Не имея опыта реальной политической деятельности, но являясь более-менее подготовленными провинциальными хозяйственниками советского образца, они отнеслись к своей независимости, как дети к отсутствию родителей. Когда исчез контроль союзного Центра, первоочередной задачей стал захват собственности. Аналогичные процессы шли и в странах, ныне составивших Таможенный союз, но (в силу разных причин для Белоруссии, России и Казахстана) во всех этих странах на определённом этапе проявился запрос на сильное государство, защищающее новообретённую (Россия, Казахстан) собственность или гарантирующее сохранение контроля госструктур над формально общенародной (государственной) собственностью (Белоруссия). Для Украины такая тенденция даже не просматривалась, государство рассматривалось лишь как средство дележа собственности, после чего его ценность нивелировалось, поскольку охранять собственность предполагалось под иностранной юрисдикцией. На момент выработки шаблона поведения украинской элиты на международной арене (внешнеполитической стратегией это назвать невозможно) единственной доступной иностранной юрисдикцией, способной гарантировать сохранение новообретённой собственности был ЕС. В период 1992-2000 гг. Россия переживала далеко не лучшие времена, и было непонятно переживёт ли, а вступление Украины в ЕС было ещё теоретически возможно. Выработанный тогда шаблон - «СССР распался, а ЕС - это навсегда» продолжает господствовать в сумеречном политическом сознании украинской элиты. Она просто действует по инерции, будучи неспособна ни адекватно оценить происходящие изменения, ни выработать новую стратегию. При этом, напомним, что подавляющее большинство экспертов и СМИ как раз заинтересованы в том, чтобы украинская элита, в ущерб себе и государству, но в их интересах, продолжала этот самоубийственный курс (так что и условные профессионалы со стороны предложить новый формат внешнеполитической активности не могут - им это просто невыгодно).
Б) Понимая, на интуитивном уровне нелегитимность своей политической власти и своей новоприобретённой собственности, украинский политический класс единственным средством обоснования своего господства определил самоценность независимости, которая рассматривалась, как независимость исключительно от России. В остальных случаях (как, например, с ЕС) Украина была готова с удовольствием избавиться от «излишков» суверенитета. Независимость от России оказалась приоритетом даже для ненационалистически настроенных украинских политиков в связи с тем, что не в собственном народе, а именно в политическом классе России, как в правопреемнике советской и партийной элиты, видел украинский политический класс легитимных хозяев, присвоенной им собственности. Будучи глубоко убеждён в правильности этого своего предположения, украинский политический класс, любое интеграционное объединение на постсоветском пространстве с участием России рассматривает как попытку «возродить СССР», то есть вернуть прямой контроль Москвы над «хозяйствованием» местных элит. Фактически, интеграционные проекты рассматриваются украинским политическим классом, как попытки законного владельца (Москвы) вернуть похищенную у него (Киевом) собственность. Поскольку украинский политический класс чувствует себя вором, никакие клятвы России в том, что ни у кого никто ничего отбирать не будет не вызывают у него доверия.
В) Украинский политический класс, не оперирующий таким понятием, как государственные интересы и вообще не понимающий роль сильного государства в защите собственности от внешних (на международной арене) посягательств, не верит, что политический класс России может хотя бы частично исходить из государственных интересов или совмещать свои интересы с государственными. Поэтому стремление РФ к созданию интеграционных объединений рассматривается на Украине только с точки зрения дымовой завесы, предназначенной скрыть посягательства Москвы на их собственность.
Г) С 1992 года (создания современной независимой Украины) в течение пятнадцати лет международная ситуация складывалась для неё благоприятно. Таким образом, без каких бы то ни было усилий со стороны украинского политического класса, государство достаточно уверенно балансировало между различными центрами силы в международных отношениях, а внутренние ресурсы, оставшиеся от СССР, позволяли удовлетворять клептократические наклонности политического класса и, при этом, поддерживать определённый (достаточный) уровень общественного благополучия. В тот момент, когда ситуация на международной арене изменилась, а внутренний ресурс исчерпался, украинский политический класс был не способен осознать масштаб и последствия произошедших изменений и адекватно к ним приспособиться (реформировать систему). Системный кризис был воспринят, как мелкая, быстро преходящая неприятность, которую надо просто переждать и всё возвратится на круги своя. Сейчас, все усилия украинского политического класса направлены на то, чтобы сохранить мираж внутренней стабильности и внешнеполитической многовекторности, максимально оттянуть время принятия неизбежного решения и дождаться-таки перемены ситуации к лучшему (без приложения каких бы то ни было усилий со своей стороны). Для этого мобилизуются остатки ресурса системы, в результате чего её износ только ускоряется.
Фактически мы имеем дело с моделью поведения ребёнка-дошкольника, который, не понимая причинно-следственную связь событий, также пытается либо изменить их ход произнесением «правильных» слов (фактически заклинаний), либо просто переждать неприятность (поскольку его опыт показывает, что рано или поздно неприятности заканчиваются). Преодоление этого «комплекса ребёнка», возможно только в том же режиме, в каком взрослые воспитывают детей - поощрение за правильные поступки (а не слова) и наказание за неправильные. Кстати, так в отношении Украины действует Запад (Россия только неуверенно начинает). Возможно поэтому, несмотря на кризис, у Запада всё ещё больший авторитет в среде украинского политического класса: в русских видят «старших братьев» и законных наследников неправедно присвоенного, а в Западе - воспитателей-взрослых, которые могут защитить от законных претензий, законных наследников, а могут и наказать за непослушание.
Ищенко Ростислав Владимирович, президент «Центра системного анализа и прогнозирования»
Источник: http://www.ruska-pravda.com/
Ключевые Cлова: Украины, только, России, политической, союза, политический, Украина, класса, Таможенного, характер, политического, своей, laquoевроинтеграцииraquo, государства, украинского, также, Украине, более, элиты, просто.
|
|
Распечатать
