Увы и ах, но современная украинская история в значительной мере построена на мифах, домыслах и весьма вольных трактовках. Несмотря на то, что многие современные украинские историки были живыми свидетелями того, как разрушилась советская идеологическая система (основанная в значительной мере именно на политической мифологии), многие из них с прежним азартом продолжают воспроизводить некие, уже националистические мифологические конструкции на поле украинской истории. Поэтому хотелось бы разобрать некоторые из подобных мифологических построений, чтобы они в дальнейшем не засоряли людям мозги.

Мифы о седой древности.

Относительно периода до создания Киевской Руси, многие украинские националистические историки исповедуют теорию «автохтоности» Михаила Грушевского. Суть которой в том, что предки украинцев жили на территории современной Украины еще со времен неолита.

Главная цель этой теории - найти коренные отличия украинцев от русских уже в эпоху первобытно-общинного строя. Основным приёмом в достижении этой цели является стремление «замкнуть» первобытные племена в рамки территорий, на которых впоследствии сформировались восточнославянские народы. Цель теории Грушевского понятна – максимально раздвинуть временные рамки существования украинцев, доказать более древнее происхождение украинского этноса и тем самым приписать ему превосходство над другими восточнославянскими народами. Ничего удивительного в подобных попытках в общем-то нет, так как для национализма всех мастей всегда было характерным стремление доказать «превосходство» своего народа над другими, и, в частности, за счет «древности и благородства предков».

Поэтому в современной украинской исторической науке идет такая кипучая работа, направленная на поиск древних племен, явившихся основой образования будущих украинского и других восточнославянских, да и вообще славянских народов. Для русских, например, такой основой были якобы угро-финские племена, а вот для украинцев — племена трипольской археологической культуры. Дальше схематично автохтоная теория выглядит так: трипольцев впоследствии ассимилировали племена с культурой шнуровой керамики, потом «шнуровиков» ассимилировали представители чернолесско –белогрудовской археологической культуры. Потом «эстафета» переходит к неврам - одному из племен Гедодотовой Скифии. Дальнейшее развитие «очень древних украинцев» якобы прослеживается в антской культуре «полей погребения» римской эпохи вплоть до «княжеских времен» (т. е. времен Киевской Руси).

Но тут возникает принципиальный вопрос - а можно ли, как это делают украинские исторические мифотворцы, полностью отождествлять археологическую культуру и этническую общность и объявлять первобытную общность прямым предком современного народа? Археологические материалы представляют собой важнейший источник реконструкции истории первобытного общества. Однако дать полное и достаточно четкое представление об этнической принадлежности носителей той или иной археологической культуры они могут далеко не всегда.

Дело в том, что этническая принадлежность той или иной группы людей может определяться по совокупности свойств - общему происхождению, общей материальной и духовной культуре, одинаковым традициям, обычаям и обрядам, хозяйственным связям. Археология же может дать представление лишь о материальной культуре и о принадлежности древнейшего населения к определенному хозяйственно-культурному типу. Что касается таких важнейших этнических свойств, как язык, духовная и традиционно-бытовая культура, то здесь возможности археологии ограничены, так как археологические источники не всегда могут продемонстрировать этническую специфику древнего населения по этим свойствам.

Например, народы с одинаковой материальной культурой могут говорить на разных языках. Таким же ненадежным этническим определителем является и принадлежность того или иного племени либо народа к хозяйственно-культурному типу. Хотя хозяйственно-культурные типы складываются относительно самостоятельно у разных народов, но в силу примерно одинакового социально-экономического уровня развития этих народов и сходных природных условий они оказываются однотипными. Поэтому принадлежность отдельных групп к одному и тому же хозяйственно-культурному типу на разных (отдаленных) территориях не дает еще оснований для выводов об их этнической общности, тем более об этнической близости первобытных племен и современных народов, разделенных тысячелетиями, в течение которых людям не раз приходилось менять места своего обитания.

Отождествление современного украинского народа с трипольскими племенами неправомочно не только из-за отсутствия у тех и других одинаковых этнических свойств. Дело в том, что последние вообще не могли составить сколько-нибудь стабильной этнической общности из-за низкого уровня консолидации и обособленности друг от друга.

Несостоятельность исторических фальсификаций проблемы происхождения восточнославянских народов станет очевидной, если сопоставить их с научными данными, освещающими проблему формирования славян. Начальный период истории славян относится, как считают ученые, ко второй половине II — началу I тысячелетия до н. э., т. е. к рубежу бронзового и раннего железного веков. Территорией формирования славян предположительно является часть территории Центральной и Восточной Европы между Днепром и Вислой. Ее северной границей было Левобережье Припяти, а южной — рубеж Лесостепи и Степи.

Как видим, нет ни одной археологической культуры первобытности, эволюцию которой можно было бы проследить непрерывно в рамках этой территории. Среди зафиксированных здесь культур древнейшими, связываемыми учеными со славянством, являются чернолесская и сменившая ее зарубинецкая. Однако памятники, оставленные этими культурами, свидетельствуют об отсутствии между их носителями отличий, которые уже в то время подтверждали бы появление племен «украинских, русских и белорусских», тем более что нет данных о появлении сколько-нибудь устойчивых племенных объединений того времени.

Начиная с рубежа нашей эры славяне постепенно расширяли свою территорию, втягивая в процесс славянского этногенеза соседние племена. Это продвижение было вызвано причинами как внутреннего порядка (поиск новых земель в связи с развитием производительных сил и ростом народонаселения), так и внешнего (постоянное давление со стороны кочевых племен). Славяне продвинулись вначале к Дунаю, а затем под давлением болгар, аваров, угров и других кочевников из Подунавья к северу, востоку и северо-востоку. В условиях постоянных межплеменных контактов, вызванных перемещением и отсутствием в связи с этим стабильной территории обитания, ни о каких обособленных племенных группировках не могло быть и речи.

В VI—VIII вв. на территории Восточной Европы насчитывалось 14 крупных межплеменных союзов, каждый из которых объединял от 6 до 10 племен. Каждое племя представляло собой общность довольно стабильную в этническом отношении, но межплеменные союзы не являлись сколько-нибудь устойчивыми объединениями: непрерывно менялся их состав, изменялась территория обитания. Только со временем союзы становились более прочными, обретая черты образований государственного типа. В конечном итоге эти союзы, получившие в исторической литературе название «летописных племен», превратились в феодальные княжества, объединившиеся затем в Древнерусском государстве. Как бы ни различались между собой отдельные племена, их союзы и, наконец, княжества - у всех у них были общий язык, общие обычаи и верования и главное одинаковый уровень социально-экономического развития. А это означает, что между ними исключались отношения господства и подчинения в общепринятом значении этого слова.

Между тем исторические украинские мифотворцы, абсолютизируя незначительные локальные различия между отдельными племенами, вполне естественные и закономерные на том уровне развития этнических общностей, отождествляют эти различия с характерными чертами и особенностями, присущими впоследствии трем восточнославянским народам. Иными словами, по логике этих авторов, уже в IX веке были «племена украинские, русские и белорусские». Кого же мифотворцы считают «украинскими племенами»? Чаще всего речь идет о семи племенах — полянах, древлянах, хорватах, уличах, дулебах, сиверянах и тиверцах. Им противопоставляются «русские племена» вятичей, радимичей и словен и «белорусские» — дреговичей и кривичей.

Семь перечисленных племен современные фальсификаторы отождествляют с антами, но в отличие от античных авторов, считавших ими все восточнославянские племена, они упрямо называют их предком «единственно и исключительно украинских племен». И вот эти, мол, племена, консолидовавшись в «единый украинский народ», и даже в «нацию», которые и создали государство — Киевскую Русь.

Нагромождая одно на другое мифические различия украинцев и русских, мифотворцы заключают, что отношения между двумя народами были полны взаимной вражды и борьбы. Сначала якобы побеждали взяли киевские князья, завоевав владимиро-суздальские земли, но затем последовали ответные вторжения в Киев в 1149 и 1155 гг. Юрия Долгорукого, а в 1169 г.— его сына Андрея Боголюбского. Говоря о пребывании Юрия Долгорукого в 1155—1157 гг. в Киеве, националистические авторы рассматривают его как исторически поворотный пункт, открывший эру русского суздальско-владимирского превосходства над украинским югом, которая характеризовалась выраженными национальными различиями и национальным антагонизмом. Правда, поход был осуществлен Боголюбским в союзе с галицким князем Владимирко. Подобные походы осуществлял и черниговский Всеволод Ольгович, и волынский Роман Мстиславич. Не менее разорительным для Киева был и поход в 1202 г. галицко-волынского князя Романа Мстиславича — по мнению украинских исторических фальсификаторов «украинского» князя. Однако этот поход в украинской истории упоминается скороговоркой и, как «вспышка межкняжеской войны». Иначе говоря, поход владимиро-суздальского князя на Киев был и по причинам, и по последствиям обычным для периода феодальной раздробленности и феодальных междоусобиц.

Ведь образ Киева как символа территориальной, целостности всего Древнерусского государства продолжал существовать вплоть до разрушительного нашествия 1240 г. и князья, ведя междоусобные войны, преследовали цель не обособления, а обладания Киевом как центром всей Руси, чтобы стать над ней общегосударственным сюзереном.

По утверждениям современных украинских исторических мифотворцев, кроме христианства северные и южные земли Руси ничего в культурном отношении не связывало. Если бы это было так, то после падения Древнерусского государства каждый из восточнославянских народов только в религии мог находить элементы, близкие другим славянским народам Восточной Европы. Однако, как установлено наукой, в языке, устном народном творчестве, в быту, обычаях и обрядах восточных славян есть множество близких элементов, уходящих корнями в дохристианский период, выживших вопреки всевозможным внешним влияниям, в том числе религиозным, и свидетельствующих о культурном и этническом единстве восточных славян еще в догосударственный период.

Наличие нескольких политических центров в истории Руси того периода не уничтожило чувства общенародного единства. В летописных и литературных произведениях того времени широко отражены сознание общего происхождения и исторической судьбы, единство языка, веры, наличие прочных экономических связей. Единой оставалась и культура Руси, локальные отличия которой были в значительной мере поверхностными.

После поражения русских дружин на Калке в 1223 г. из Киевской земли, и до того терзаемой сменявшими друг друга торками, печенегами, половцами, действительно начался отход населения в более безопасные места. Но, разумеется, этот отход не мог быть ни поголовным, ни тем более «этнически избирательным». На это решались преимущественно те, кому позволяло состояние, у кого было, что терять в случае вражеского вторжения, и двигались они произвольно, по собственному выбору — и на запад, и на север, и на северо-восток.

Наследие Киева переняло Владимиро-Суздальское княжество благодаря эффективности своей боевой силы, ведомой такими выдающимися личностями, как Андрей Боголюбский, Всеволод Юрьевич, Иван Всеволодович, и географическому положению, более безопасному и удаленному от кочевников. Именно владимиро-суздальский сравнительно богатый район, производивший лен и зерно, стал сердцем будущей России, и его князья продолжали традиции, начало которым было положено великими князьями Киева.

Показательным, в частности, было то, что митрополия православной церкви перенесла в 1299 г. свою кафедру не в какое-либо иное место, а во Владимир на Клязьме, а в 1325 г.— в Москву, сохранив за своими митрополитами на более чем два столетия титул «митрополитов киевских и всея Руси». Еще в 1347 г. патриарший собор в Константинополе постановил, что и впредь все епископаты Руси будут подчиняться единому киевскому митрополиту, кафедра которого находилась в Москве. Правда, в 1371 г. Константинопольские патриархи поддались требованиям польского короля и вопреки своему предыдущему решению признали галицкого митрополита. Но это не может затушевать того факта, что вплоть до конца 1448 г. православная церковь во всех землях, составлявших в свое время Киевскую Русь, была в ведении находившегося в Москве главы с титулом «митрополита киевского и всея Руси». Весьма красноречивая иллюстрация, если учесть, что церковь и политическая власть в те времена были двумя сторонами одной и той же медали, при этом церковь имела более глубокое и устойчивое влияние чем светская власть.

Алексей Иванов